Нерозначники
Шрифт:
– - Ну да, понятно, богатенького захотела?
Лукерья-Таля и замахала руками, да с мольбой в глазах:
– - Что ты! Что ты! Просто тебя проверяла... Хотела узнать, как ты меня любишь... А денег мне твоих совсем не надо...
Альберт опять покривился, однако не стал обидные слова пускать. Да и то сказать, загляделся на Талю: уж такой красавицей она предстала, что и глаз не оторвать, королева, одним словом.
Тут же и увёл её в спальню... Ну, или она его...
Такие вот дела. Нет, само собой, Лукерья раздвоилась по такому случаю --
Спрашиваешь, чего там, в спальне этой, случилось?
Ну, понимаешь, не совсем, конечно, у них ладно всё прошло... Ничегошеньки у Альберта, слышь-ка, не получилось по мужичинской-то части. Тут уж Лукерья сама постаралась, напустила на яньку своей силой фаробу жениховскую -- повислость. Да ещё потом сама и расстроилась...
– - Эх ты, необнакавенный человек!
– - обижено говорила она.
– - А ещё жениться собрался. Теперь понятно, почему тебя жена бросила... Денег мне твоих не надо. Спасибо...
– - и домой засобиралась. На ночь глядя.
Альберт уж и сам не рад стал, что до свадьбы в спальню зазвал. Весь план, который ему Шивера составила, получается, срухнул. Как теперь женихаться? Что и говорить, испугался янька за сытное своё положение. До этого было нагрезил себе лучезарную будущность, а теперь, не ровен час, и самому срухнуть недолго.
Простился он с Талей что-то уж больно ласково. Шофёра своего, Сомовью голову, призвал и наказал, чтобы до дому довёз. А сам бутылушку из притайника достал и в пьяную одурь ухнул.
А утром проснулся, глядит, а рядышком с ним на постели... какая-то неизвестная красавица лежит. Одёжки на ней никакой нет, вся-то она как есть нагая.
Это, слышь-ка, Лукерья в своём настоящем обличии явилась. Не до конца, стало быть, задумку свою свершила и вернулась. Небось, забыла что-то, главные слова не сказала.
Поначалу-то Альберт испугался -- опять, думает, чертовщина какая-то, -- но тут ему догадка нужная на ум села. Так и решил, что незнакомку ему Шивера подложила... Пока тужил неповоротливый ум, и красавица пробудилась. Сразу же она ласково на яньку глянула и запела бархатным голоском: так, мол, и так, уж такая я счастливая, что наконец-то мы... поженились. Ну и любимым его назвала.
У Альберта и вовсе всякое понимание отшибло. Сглотнул он задышливо -- запершило вдруг в горле, и слова сказать не может. Оглянулся в испуге по сторонам, смотрит: возле кровати на полу большим комком белое платье лежит, а ещё в сторонке и фата на стулке повисла. Тут же и исподнее и другая одёжка вразброс покиданы. Одна туфелька... на столе, а другой -- и вовсе не видать. И во всей комнате перемена дивная. То тут, то там вазы с цветами стоят, да и весь пол и постель лепестками роз усеяны. Вот так клюква... Стало быть,
Луша видит: неладное что-то с её мужем случилось, -- разволновалась, с тревогой на яньку смотрит.
– - Что с тобой, не узнаёшь свою любимую Лушу?
– - обиженно спросила она.
– - А ночью мне в любви клялся...
– - голос у неё задрожал, и уж слезинки на глазах появились.
– - Такая волшебная ночь была...
– - Узнаю...
– - еле выдавил из себя янька, да тут же поперхнулся и закашлялся.
Луша сразу спрыгнула с постели и легкой пушинкой побежала нагишом к столу. Альберт ошалело буркалы выпучил и вовсе забился в кашле. А красавица наплескала в бокал абрикосовый сок и скоренько поднесла.
Выпил Альберт и перестал харчать. Полегчало ему вроде как. "Опять не то со мной, -- подумал он, -- лучше помолчу, а то ещё за дурака меня примет".
Луша себе тоже налила, выпила и говорит:
– - Боюсь я за тебя, совсем ты не в себе... Вчера чуть всю свадьбу не испортил. Дались тебе эти подарки?! И так хорошо живём...
– - Какие подарки?
– - не понял Альберт.
– - Которые гости на свадьбе дарили. Тебе показалось, что не очень дорогое несут. Всё говорил: "Слабенько, слабенько..."
Альберт помрачнел.
– - А когда Валерий Павлович сказал, -- рассказывала Луша, -- что "больно ты жаден, братец", ты и раскричался: это вы все за копейку удавитесь, а мне ничего не надо, и дом этот не нужен, гори оно всё синим пламенем!
– - Я так сказал?
– - янька похолодел.
Луша вздохнула:
– - Ага. Потом ещё всех и дармоедами назвал. Понаехали тут, кричал, неизвестно кто, жрёте за мой счёт.
Альберт и вовсе схватился за голову... и вдруг оживился.
– - Выпить мне надо, выпить...
– - заозирался он.
– - Я сбегаю?
– - с готовностью вскочила Луша.
Только Альберт сам захотел за спиртным сходить. В соседней комнате навроде буфета придумано. Тут всякие бутылки красочные, с напитками изысканными. Ну и деликатесы разные на закуску. Туда-то Альберт и побежал по своей охотке нужное выбрать.
А когда воротился с бутылкой в горсте, глядит, а Луша... бездыханная лежит. Во дела... Какую-то минуту яньки не было, и вот те раз. Кинулся он сразу сердце слушать -- какой там пульс! Тело до того околелое, словно не сейчас окочурилось, а с прошлой зимы лежит.
Отпрянул Альберт в ужасе и вниз по лестнице за подмогой скатился. Как положено, в доме Сомовья голова и туловохранители сидели. Всполошились они, конечно, и скоренько наверх поспешили. А к спальне подбежали, глядят, а из-под дверей и изо всех щелей дым клубится. Отпахнул Сомовья голова двери, а там вся комната пламенем объята. В тот же миг огонь как полыхнёт с новой силой! Вымахнул он наружу и пополз по резной потолочине, да по перилам и стенам побежал. В какие-то секунды полдома занялось. Где тут тушить -- самим бы спастись.