Неруда
Шрифт:
Поэт не мог не видеть, как рождается река: поначалу ток ее вод слаб и безгласен, но она ищет свой путь среди буреломов и валунов-великанов. Мириады опавших листьев закрывают источник, но вода пропитывает все, что лежит на ее пути. Поэту внятно это иносказание природы. Так же рождается и поэзия. Корни ее таинственны, они прячутся от чужого взгляда, поэзия одинока и благоуханна. Поэзия, подобно реке, становится поэзией, лишь обретя русло, проложив свою дорогу среди гор. И еще есть между ними общее: «Она напоит поля и даст хлеб голодному… Она будет петь для людей, когда они отдыхают и когда они борются». Она будет петь, чтобы объединять народы. Поэзия полезна. Больше того, она несет весть, которую может получить любой человек, где бы он ни находился.
Однажды во Флоренции Неруду пригласили на завод. И он, разумеется,
Праздновать пятидесятилетие поэта — значит праздновать пятитысячелетие поэзии. В сущности, поэзия знаменует собой победу человека. А нашей, Южной, Америке она еще придает чувство единства. Из тропиков в холодные края, где жил Неруда, приехал уроженец Буэнос-Айреса Рубен Дарио, чтобы «заново создать испаноязычную поэзию». Накануне праздника Лаура Родиг преподнесла Неруде самые первые, карандашные, со множеством поправок, черновики «Сонетов смерти», которые Габриэла Мистраль написала сорок лет назад.
На юбилее Неруда говорил о долге, который лежит на тех, кто звездами сияет на небосклоне поэзии. Их кредиторы — и природа, и география. Но главный их учитель — Время. Поэт и в пятьдесят лет не забывает тяжкого начала, прекрасного и печального дождя, нищеты и бесприютности, одиночества и горького отчаяния, которые были уделом не только самого Неруды, но и его народа, и он у этого народа в неоплатном долгу. «Я хотел оплатить этот долг своими песнями».
Неруда признает и выделяет еще один извечный долг: «Я в долгу у любви… Любовь заполнила мою поэзию целиком». Зачем же ему отметать ту силу, с которой дыхание жизни ворвалось в его дом. Если сначала он воспевал любовь мужчины к женщине, то теперь он поет и любовь ко всему человечеству. И ту, и другую. Любовь вообще.
Жизнь Неруды проходила в сплошных разъездах, он то и дело выезжал из Чили и имел возможность сравнивать народы и политические системы. В день подведения итогов и обдумывания будущего он особо подчеркнул то, о чем уже не раз говорил: «Я желаю перемен в общественном устройстве и ускоренного развития моей родины».
В день полувекового юбилея Неруда хочет, чтобы его голос продолжал нести чилийскому народу, как и другим народам, «любовь, мир, достоинство и радость».
С глубоким вниманием слушали Неруду писатели, прибывшие из разных стран. Человек двадцать приехало из Аргентины. Были на его чествовании старые друзья Оливерио Хирондо и Нора Ланге, его крестник Родольфо Араос Альфаро и чилийская писательница Маргарита Агирре, товарищ по Испании поэт Рауль Гонсалес Туньон, писательница Мария Роса Оливер в кресле на колесиках и Пабло Рохас Пас. Неруда очень сожалел, что не смогли приехать Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон, которые из-за постоянных осложнений с документами долгие годы жили как пленники в необъятных аргентинских просторах.
Советские писатели тоже не были на юбилее: им не дали въездных виз. Удалось приехать чехам — шумному председателю Союза писателей Яну Дрде, автору «Немой баррикады», «Городка на ладони» и «Живой воды», поэту Яну Костре и Ярославу Кухвалеку, испанисту, профессору Карловского университета. В Исла-Негра чехи решили испытать, что такое Тихий океан и так ли уж он опасен. В полночь они затеяли соревнование по плаванию, от чего у юбиляра волосы встали дыбом.
Болгарские гости — Димитр Димов, автор романов «Лейтенант Бенц», «Проклятые души» и «Табак» (самое известное его произведение), и поэт Никола Фурнанджиев, автор «Великих дней», — были спокойнее. В аэропорту «Лос Серрильос» болгары и чехи удостоились особой чести: целая армия сыщиков не выпускала их из виду, а таможенники перерыли весь багаж — искали двойное дно в чемоданах, где, без сомнения, хранилась подрывная коммунистическая литература.
Чествование Неруды началось еще до торжественного заседания банкетом на сто шестьдесят человек в ресторане «Ла Байя», и почти все приглашенные произносили тосты, а многие выступили даже с речами, более или менее удачными.
Строго говоря, юбилейная неделя должна была начаться 11 августа, в воскресенье, но ее открытие перенесли на понедельник,
Однако не стоит думать, будто решительно все радовались юбилею поэта. Сначала для чествования хотели снять Муниципальный театр. Но совет театра, боясь воображаемых последствий, отказался сдать его, «так как можно ожидать контрвыступлений». Поэтому первое заседание состоялось в актовом зале университета. Остальные проходили в Aula Magna [157] Школы правоведения и в зале Валентина Летелье. В первый день открылась выставка книг юбиляра и документальных материалов, рассказывающих о его жизни.
157
Большой аудитории (лат.).
Закрытие юбилейной недели проходило в театре «Кауполикан»; в этой программе воплотилась мечта поэта — собрать воедино все, чем богато искусство его родины. Там пели Маргот Лойола и Виолета Парра. Исполнялись индейские народные танцы, в честь Неруды импровизированные стихи читали удивительные чинос{135}, потомки негров и индейцев из Валье-Эрмосо-де-ля-Вирхен-де-Росарио в Лигуа. Тогда же состоялось первое публичное чтение его «Оды ветру», которую декламировали Роберто Парада и Мария Малуэнда.
Чествование прошло хорошо, но, как я уже говорил, за Неруду радовались далеко не все. Критик Алоне, в свое время ссудивший некую толику денег восемнадцатилетнему поэту, чтобы тот напечатал свою первую книгу, опубликовал в «Зиг-Заг» статью под названием «Чем опасен Неруда». Алоне хотел заглянуть на выставку, организованную Чилийским университетом, чтобы посмотреть на книжечку 1923 года, в финансировании которой он принимал участие. Его спутник воспылал негодованием.
«Как, неужели вы не понимаете, что эта выставка, эти чествования — попросту ширма, резонатор, который применяет коммунистическая партия, используя талант Неруды и при этом нанося ему удар ниже пояса? Разве в Чили когда-либо уделяли столько внимания поэзии и поэтам? Педро Антонио Гонсалес умер в больнице, Песоа Велис умер в больнице, никто не знает, живы ли Эрнесто Гусман и Макс Хара. Все это фарс…»
Распространялись оскорбительные стишки в адрес юбиляра.
В литературной хронике другой газеты, «Меркурио», от 28 марта того же года Алоне бросает Неруде упрек в том, будто он пишет массовые песни, и пишет настолько просто, что «его понимают те, кто вообще ничего не понимает». Алоне утверждает, что Некто (Вроде deux ex machina [158] в духе романа «1984» Оруэлла {136} ) попенял поэту за постоянную беспричинную грусть и заявил ему, будто это оскорбительно для нового общества. Конечно, Неруде никто ничего подобного не говорил, но поэт и в самом деле дал себе твердое обещание больше не поддаваться унынию.
158
Бог из машины (лат.).
Как бы то ни было, но пятидесятилетие Неруды отмечалось широко во всех отношениях. Его и поздравляли и ругали от души.
122. Дома и женщины
Однажды, давая интервью, Неруда на вопрос, что он изучал в университете, ответил: «Сначала — архитектуру и французский язык». Архитектуру? Возможно, он и побывал на нескольких лекциях, но потом забросил занятия. Стоит ли жалеть об этом? Пожалуй. Ведь Неруда был прирожденный архитектор. Он всегда затевал какое-нибудь строительство. И это были отнюдь не безумные предприятия, потому что все его дома были доведены до конца и обставлены по его вкусу и желанию, за исключением последнего, на холмах Ло-Курро. Он имел обыкновение советоваться с архитекторами передовых взглядов: с испанским республиканцем Родригесом Ариасом, чилийцами Фернандо Кастильо Веласко, Карлосом Мартинером, Рамиро Инсунсой, Раулем Бульнесом.