Неверная. Костры Афганистана
Шрифт:
В ушах у меня зашумело, словно сам ад взорвался воплями, в крови полыхнули пожаром ненависть и страх. Это уже было однажды… я не мог допустить, чтобы это произошло снова, во второй раз, сейчас… и я завыл от ярости, словно раненый зверь, бросился вперед, изо всех сил ударил его ножом, зажатым в руке, и ощутил, как лезвие входит в плоть.
Рев в ушах не умолкал, разрывая мне голову.
Я принялся пинать ногами воздух, пытаясь прогнать этот шум и страх, но крики стали громче, и кричал уже не только я… а огоньки все плясали, меня окружили призраки тысяч ночных кошмаров… а потом появилась она, обхватила меня руками, окутала своим нежным
Кое-как, сквозь безумие, владевшее мною, я узнал Джорджию, припал к ней, а она прижала меня к себе, обволакивая своей любовью. Начала успокаивать, и тепло ее рук, гладивших меня по волосам, было утешением… но тут, где-то вдалеке от нас, я услышал крик мужчины:
– Он пырнул меня в задницу! Этот дерьменыш пырнул меня в задницу!
Акцент был французский.
9
Я не считаю себя каким-нибудь особенным – не изумительный красавец, но и не урод, как Джахид; не самый умный в классе, но и не тупой, как осел; не бегаю быстрее всех, не самые смешные анекдоты рассказываю, не лучше всех дерусь. И пусть мне случается видеть и слышать то, чего не следовало бы мальчику моего возраста, даже это еще не делает меня особенным.
Моего отца убили, мои братья умерли, а сестра потерялась.
Но в Афганистане тебе на это ответят только: «Ну и что?»
Мать Спанди умерла родами, и сестра, которую она должна была произвести на свет, умерла вместе с ней, и Спанди с двух лет уже не знал материнского тепла и утешения ее любви. У него даже фотографии матери не было, помнился лишь смутный образ, который постепенно выцветал с годами, по мере того как Спанди подрастал.
У Джамили были живы оба родителя, но семейное счастье их пало жертвой наркотиков. Ее отец в былые времена несколько раз подрабатывал на сборе макового урожая и, слизывая с пальцев дурманный сок, подпал под его чары. Теперь он денно и нощно испытывал наркотический голод, в то время как его семья испытывала голод настоящий. Домой он в последнее время уже почти не приходил, если только в поисках денег, и, не найдя их, колотил жену, Джамилю и обеих ее старших сестер.
Между тем кабульские приюты битком набиты детьми, чьи родители погибли или потерялись.
Так что никто из нас не является каким-нибудь особенным – просто у каждого свой вариант одной и той же истории.
Тем не менее, проснувшись утром после этой жуткой ночи и увидев Мэй и Джорджию, спавших вдвоем на кровати Джеймса, и Джеймса, дремавшего, завернувшись в одеяло, на полу возле моей кровати, я все же почувствовал себя до некоторой степени особенным.
И был весьма удручен, пощупав через несколько секунд тюфяк под собой и поняв, что описался.
10
Джелалабад – столица восточной афганской провинции Нангарар, и испокон веков кабульские богачи сбегают в этот город от зимних холодов.
Мы же с Джорджией просто сбежали.
Из-за болезни матери, все еще удерживавшей ее в доме Хомейры, и моего нежданного нападения на Филиппа решено было, что мне нужен отдых.
– Он боролся с Мэй понарошку, – объяснила Джорджия, когда мы проезжали Семь Сестер – горы с заснеженными вершинами, за которыми раскинулись теплые долины востока – И вовсе не собирался ее обижать.
– Ты уверена?
– Да, Фавад, уверена.
Судя по тому, что мне помнилось, дело обстояло иначе, но сейчас в этом разобраться уже не представлялось возможным. Оставалось
– Мне очень жаль, – пробормотал я. – Я этого не понял.
– Ничего, – она взъерошила мне волосы. – Ты же не знал… Филипп просто многовато выпил, да и Мэй тоже. А на самом деле они – очень хорошие друзья, поверь и никогда друг друга не обидят. Возможно, в том, что случилось, виноваты мы, взрослые, – Мэй, Джеймс и я, – а вовсе не ты. Не стоило затевать при тебе ничего такого, пока мамы нету рядом. Так что нам тоже очень жаль. Мы не подумали.
Джорджия притянула меня к своему несколько костлявому боку, обняла, и так мы и ехали до тех пор, пока позволяла дорога. А потом, когда асфальт кончился и началось каменное крошево, нас начало трясти в автомобиле, как двух пчел в кувшине.
Поездка из Кабула в Джелалабад была ужасно интересной, и, не будь мои мысли так заняты злоключениями предыдущей ночи и не бейся я то и дело от тряски головой об окно, я, наверное, получил бы от нее огромное удовольствие. Ведь перед глазами у нас разворачивались виды, запечатленные на картинах миллиона художников и в рассказах миллиона очевидцев. Четыре часа мы провели в дороге через огромные горы, стерегущие реку Кабул; миновали командный пункт, где полевой командир Зардад держал на цепи, словно собаку, солдата и кормил его половыми органами врагов; мост, где в 2001 году были убиты четверо иностранных журналистов; провинцию Суроби с ее мерцающим озером. Покружили среди чудесных зеленых полей, оккупированных пасущимися верблюдами и темными тучами курдючных овец; проехали вдоль реки, мимо рыбных ресторанов Дурунты; и наконец через построенный русскими тоннель, огибающий дамбу, который и привел нас в Джелалабад.
Впервые в жизни я выехал из Кабула – на каникулы, которые редко выпадают на долю людей, вынужденных тяжким трудом зарабатывать себе на хлеб, – и разворачивавшиеся за окном пейзажи были изумительны, но я пребывал в слишком сильном расстройстве, чтобы получить от них настоящее удовольствие.
Меня глодали искренние сожаления и глубокий стыд из-за того, что я сотворил с Филиппом. Что он должен думать о гостеприимстве афганцев теперь, когда один из них пырнул его в задницу?
Это и впрямь было непростительно.
Мэй сказала мне на следующий день, что Филипп поехал в итальянскую травматологическую больницу в Шахр-и-Нау, где хирурги зашили ему рану. И сделали еще что-то под названием «противостолбнячная прививка».
С другой стороны, Джеймс почти весь этот день умирал со смеху.
До Джелалабада мы добрались уже в конце дня и двинулись прямо в центр города, который, в отличие от серого зимнего Кабула, еще был озарен золотым солнечным светом.
На здешних улицах ослов и тележек было больше, чем в столице, и кишмя кишели тук-туки – крошечные пакистанские экипажи, выкрашенные в голубой цвет и разрисованные яркими цветами и женскими глазами.
Непрерывно сигналя, чтобы пробиться сквозь оживленное дорожное движение, мы свернули наконец на боковую улицу – въезд, ведущий к примерно десяти домам, обнесенным высокими стенами. И на середине ее остановились возле дома Хаджи Хана – окруженного зеленым садом белого дворца, в котором вполне мог бы обитать король Мухаммед Захир Шах [15] , будь он по-прежнему богат.