Невеста скованного лорда
Шрифт:
Его рука с моей талии скользнула на спину и уверенно притянула меня ближе. Я растерялась, пытаясь понять, как на такое реагировать. Мы женаты – трижды – и делать вид, что это не так, глупо и по-детски. Но всё же нашу женитьбу не назовёшь обычной. Нас сосватали в день моего рождения и на годы разлучили тогда же. А уж про нашу встречу спустя те самые годы я и вовсе молчу.
Но вот мы лежим рядом, в одной постели, и его рука гладит меня по спине. Не требовательно, не настойчиво – ласково. И мне не хочется вырываться и бежать. Не хочется кричать про фиктивность нашего брака.
– Сильно болит? – срывается
– Бывало и сильнее, – храбрится. – Но бывало и меньше. Останешься?
Уже почти не испытывая мук совести, киваю
– Но сначала скажу, чтобы еду принесли сюда. Тебе нужно позавтракать.
Его выражение лица становится кислым, как недозревшая ягода. Он качает головой.
– Не хочу.
Напоминает капризного ребёнка. Когда мои сводные братья и сёстры болели, они часто воротили нос от еды. Пока тело борется с болезнью, оно становится брезгливо к пище.
– Скажу, чтобы сварили бульон, – делаю голос построже, и Освальд сдаётся. Отпускает меня, хоть и с неохотой.
***
Выскользнув из постели, я разыскала служанку, дала ей поручение, но вернуться к супругу не торопилась. Сначала решила переодеться. Зашла в покои, предназначенные для эн-нари, достала из сундука свежий наряд, подходящий для дома, стащила с себя вчерашнее платье и сменила сорочку.
Всё это время, пока я переодевалась, в комнате было тихо. Эта тишина казалась необычной и теперь уже непривычной. С тех пор как во мне пробудился дар, гул и голоса камней преследовали меня повсюду. Стоило сказать что-то слишком громко или задеть какую-то из стен и поднимался ропот. Везде, но не тут. Эти камни были подозрительно молчаливы. И я, не удержавшись, решила разбудить их сама. Подошла к стене и стала вести по ней рукой, двигаясь в сторону занавешенного тюлем и прикрытого тяжёлой шторой окна.
Тишина ещё какое-то время оставалась вязкой, но вскоре была разбавлена звуком.
– Давно-о-о, – затянул какой-то из растормошённых камней.
– У-у-у… эн-нари-и… у-у, – присоединились ещё несколько. – Давно-о-о… – и снова затихли.
Но на смену их голосам пришла вспышка видения. У окна девушка. Та самая, чей портрет я видела над парадной лестницей. Плачет и держит руку на округлившемся животе.
Счастье, исходившее от родителей Освальда, изображённых на том портрете, вполне могло быть настоящим. Но за ним, как и предупреждал супруг, скрывалось много боли. Не желая погружаться в горечь чужих воспоминаний, я убрала руку со стены. Но картинка всё ещё стояла перед глазами.
Эн-нари уходят слишком рано, и у них не хватает времени, чтобы вырастить собственных сыновей. Мать оставила Освальда, когда он был ещё совсем малышом.
Мне вдруг нестерпимо захотелось к нему вернуться. Удостовериться, что ему не стало хуже. Убедиться, что он не грустит в одиночестве. Почти бегом я пересекла разделявшую наши покои гостиную, но, когда зашла в комнату, Освальд уже дремал. Потрогала его лоб – по-прежнему горячий.
Не решившись оставить его снова, я присела в кресло напротив кровати и наблюдала. Сон Освальда был то спокоен, то становился тревожным. Со лба стекали капли пота. Поняв, что не могу равнодушно смотреть на его мучения, велела служанке принести таз с тёплой водой и отрез чистой ткани. Обмакнула полотно в воду, выжала и аккуратно протёрла лицо супруга и шею. Его рубашка, которую он вчера не снял, оказалась мокрой насквозь и липла к телу. Оставлять его в грязной одежде было неправильно.
Мне уже приходилось видеть Освальда без рубашки и, казалось, поводов для волнения нет. Но мои пальцы отчего-то дрожали, когда я потянула за завязки. Расслабив их, поддела рубашку снизу и начала тащить наверх. Было неудобно, но я не сдавалась. Увы, но мои неловкие потуги всё-таки разбудили супруга. Он приподнялся на локтях, помогая мне задрать рубашку повыше. Потом улёгся обратно и поднял руки.
– Не хотела тебя будить. Прости, – извинилась, наконец, стащив с него мокрую одежду.
– Таким пробуждениям я только рад, – усмехнулся он и тут же поморщился. Перекатился на живот, пытаясь уменьшить боль от камней в спине.
Их россыпь чернела причудливым узором, а расходившиеся от них тёмные линии, казались ярче прежнего. Я коснулась их и почувствовала, как начало пульсировать на моём пальце кольцо из обсидиана. Оно откликалось на пульсацию силы в теле супруга.
– Как бы мне хотелось прекратить всё это… – прошептала я, обводя кончиками пальцев вросшие в его кожу камни.
– Ну нет, не всё, – возразил супруг. – Кое-что я бы предпочёл оставить, – он не закончил мысль, но я всё равно поняла. Освальд хотел бы оставить наш брак. Странный, кособокий и ведущий неизвестно к чему.
– Я весь липкий, – пожаловался он.
Обмакнув отрез ткани в воду, я выжала его и принялась аккуратно протирать Освальду плечи. На его горячей коже выступили мурашки, но вслух он не пожаловался. Лежал на животе, послушно позволяя стирать с себя пот.
Вокруг камней на его спине я проводила тканью особенно аккуратно, боялась причинить боль. Когда дошла до поясницы, остановилась, не зная, что делать дальше. Но Освальд решил всё за меня. Перевернулся на спину, открывая рельефный живот и грудь. Я невольно отвела взгляд, ощущая, как вспыхнули мои щёки. Жар был у него, а горела почему-то я. Снова обмакнула ткань в воду, поднесла её к шее Освальда и медленно провела до ключиц. Повторила с другой стороны. Обтёрла плечи и руки.
Всё это время супруг наблюдал за мной внимательно и молча. Его грудь вздымалась резче, чем раньше, а взгляд обжигал. Хотелось одновременно и спрятаться от него, и открыться. Это было приятное чувство. Оно будоражило и горячило кровь.
Закончив с руками, я стала обтирать грудь и живот. И чуть не вскрикнула, когда супруг резко приподнялся, притягивая меня к себе. Я выронила ткань и теперь упиралась в его грудь ладонью. Под моими пальцами сердце супруга билось гулко и часто.
– Что ты делаешь? – не узнала собственный голос. Низкий, какой-то охрипший.
– Не знаю, – ответил Освальд. – Взывей советовал подождать. Дать тебе время. Проявить терпение. И видит Твердыня, я пытался. Но…
– Но?.. – спрашивая, я смотрела в его угольно-чёрные глаза и, казалось, тонула. Падала в них, безо всякой надежды выбраться.
***
Освальд Шенье
– Но в Бездну терпение! – воскликнул я и припал к её губам, словно страждущий путник к чаше с водой. Целовал истово и голодно и в то же время ждал, что она опомнится и оттолкнёт. Закричит или ударит.