Невидимые
Шрифт:
Не прошло и трех месяцев, как Свиридов обо всем прознал. Бирюлев, как порядочный человек, просил руки его дочери - на которую и рассчитывал изначально. Однако получил в ответ лишь пощечину. Заводовладелец бесновался и решительно не соглашался дать добро - однако слезы влюбленной Ирины растопили сердце. Тесть смягчился и подарил молодым особняк, наотрез отказавшись пускать зятя в семейное дело.
Бирюлев-старший - даром, что разорился - пришел не в больший восторг.
– Георгий, ты - дворянин, а поступил бесчестнее продажной женщины. Попомни мои слова, сын: обязательно пожалеешь.
Отец не ошибся. Переступив порог дорогого особняка, Бирюлев превратился в комнатную собачку. Его кормили, холили, лелеяли. Им хвастались, показывая соседкам. Ему полагалось слепо следовать за хозяйкой.
Газета стала протестом. Он понимал, что не заработает себе свободу - но, приходя туда, не чувствовал себя собачонкой.
К счастью, Ирина оказалась мучительно ревнива. Ей мерещилось предательство даже в случайном взгляде. И потому, отправляясь в квартал красных фонарей, Бирюлев ощущал сладостное, мстительное удовольствие.
А потом, на очередном светском рауте Ирины, он встретил некрасивую, но веселую и крайне податливую супругу чиновника Рыбина. В тот же вечер они нашли общий язык в гостевой спальне. Едва ли не на глазах жены. Однако она позволила себя убедить в том, что ей показалось.
Ведь, как бы не ревновала Ирина - но что она могла сделать?
Ее намеки, ее унизительные высказывания - и болезненное, животное обожание.
Боль пульсировала в виске, спускаясь к глазу. Встав с постели, Бирюлев плеснул в бокал вина. Поднял с пола лист бумаги - помятый, с отпечатком ноги - самое то.
Давно пора.
Он уселся за стол, взял карандаш.
Однако решиться оказалось непросто. Пришлось выпить почти бутылку, чтобы вывести первые буквы.
"Дорогая Ирина..."
Бирюлев старательно перечеркнул первое слово.
"Как ты знаешь, покойный отец мне ничего не оставил - и потому мне не под силу самостоятельно купить развод. Однако ты можешь, даже не прибегая к семейным средствам, потребовать его на основании прелюбодеяния, и немедленно получишь все нужные свидетельства. Твои дальнейшие преследования не приведут к нашей встрече... Сожги мои вещи или раздай нищим: так или иначе, все куплено г-ном Свиридовым" ...
Бредовое послание. Нужно разорвать его, пока не поздно, и потом, может быть, написать снова, на свежую голову. Когда-нибудь...
В дверь постучали.
– Сударь, вам принесли письмо. Вы просили немедленно занести.
– Да, Ферапонт. Спасибо. А вот это - отправь.
Бирюлев нацарапал на обратной стороне листа адрес и передал портье.
– И принеси еще вина, будь любезен.
Записка была от Натальи: утром Бирюлев отправил ей вопрос о встрече и вот - получил ответ. Она сообщала, что Рыбин накануне снова внезапно отбыл - его срочно вызвали в деревенское имение - и вернется не ранее, чем через неделю. Бирюлев рассмеялся: похоже, и у чиновника имелся интерес на стороне.
Тон Натальи, в то же время, оставался прохладным. В гости не звала.
Однако, почти прикончив вторую бутылку, Бирюлев собрался немедленно ее навестить.
– Я к госпоже, - невежливо оттолкнув горничную, репортер, пошатываясь, прошел в гостиную.
– Наташа! Я развожусь.
Наталья ойкнула. Она сидела на кушетке с Червинским.
Бирюлев несколько раз моргнул, чтобы убедиться - перед ним не хмельной мираж.
– Вы?
– наверное, тут полагалось возмутиться. Или то - привилегия Рыбина?
Сыщик опустил глаза - кажется, смутился.
– Я решил проведать Наталью Васильевну, чтобы расспросить о ... ммм... покойном господине Коховском.
– Я уже несколько дней хочу с вами поговорить.
– Вы, вероятно, все неправильно поняли.
– Что именно? То, что вы тайно продали статуэтку?
– Вы ничего не знаете, - Червинский по-прежнему разглядывал пол.
– Вы поделили деньги с Бочинским, не так ли?
– Что? Кто вам об этом сказал?
– И вы тайком пробрались в мой номер.
Бирюлев смачно сплюнул на цветистый ковер обескураженной Натальи и пошел прочь.
***
Еще бы не знать, куда идти.
Алекс как раз пару дней назад прохаживался мимо этих самых складов, вспоминая былое.
Они не поделили вагон: старый знакомец Легкий с его людьми - и Алекс со своими.
Почти одновременно проникли в один и тот же поезд с разных концов. Как такое вышло - ума не приложить. Но тот год вообще выдался странным.
Легаши из сопровождения - те, которых не побросали на землю - так и вовсе решили, что все они - заодно.
– Мы пришли первыми.
– Нет, это наше!
Прямо там и сцепились, но оказались равны. И хитрый Легкий тогда предложил:
– Поделим и добром разойдемся?
Алекс согласился.
А потом, спустя пару дней, Легкий сам пришел к ним, да еще и с отличным самогоном.
– Ну, худое поминать станем аль выпьем?
Нажрались вусмерть.
Легкому позарез нужны были еще двое: тот, кто нормально стрелял, и тот, кто годился для ближних схваток. Кто-то ловкий и быстрый, а не тяжеловес, как Медведь... Алекс просил немало, но зато умел и то, и другое. Это сейчас уже от жизни такой забыл, какой стороной ствол держать, и вот от Легкого при встрече не сумел увернуться.
С того дня они почти год работали вместе на поездах. Даже сейчас мысли о тех днях разгоняли кровь. С Легким было занятно. В нудоту, как Колесо, не впадал.
Простая нажива и кровь опьяняли пуще чистого спирта. Они совсем утратили осторожность.
И случилось то, что случилось.
Это была настоящая бойня, без единого шанса. Серые формы кишели, мелькая, и сливались в пятно. Двадцать? Тридцать? Против девяти, один из которых - щенок.
Тогда Алекс уложил четырех точно - но и на винтовке Легкого наверняка оказалось не меньше новых зарубок.