Невидимые

Михалева Юлия

Отойдя на пару кварталов, Бирюлев остановился перед мальчишкой-газетчиком.

– Что нынче нового, юный сударь?

– Скандальный расстрел в театре, - нараспев по привычке выкрикнул он.
– Полиция в сговоре с шайкой невидимых!

– О? И где о таком пишут?

– А вот, возьмите. Пятнадцать копеек.

Бирюлев открыл газету и принялся просматривать собственную статью. Однако, дойдя до середины, похолодел.

Нет, она так и осталась вызывающей и даже оскорбительной. Текст смущал разум, изображения - чувства. Но без указания имени виновника статья не могла причинить правой руке невидимых того ущерба, на который рассчитывал репортер. Зная редакторскую алчность и беспринципность, Бирюлев не сомневался, что уговорить Титоренко оказалось не слишком сложно.

Однако разочарование визит не отменило. Не терпелось взглянуть на героя своих заметок - теперь, когда раскрылась его игра.

Заходя в участок, репортер вежливо приветствовал полицейских, приподняв соломенную шляпу.

– Убирались бы лучше! И как только совести хватает тут появляться? Ну ничего, еще попомните свои проказы, как родню убивать начнут.

– Уже, господа! Уже!

Так как иных препятствий, кроме словесных, ему не чинили, Бирюлев прошел в кабинет Червинского.

– Доброе утро, Николай Петрович!

Сыщик, всклокоченный пуще обычного, был пьян, несмотря на самое начало дня. В знак приветствия он сделал большой глоток из припрятанной прежде бутылки, словно в ней находилась вода.

Напрасно Бирюлев захватил газету: Червинскому ее уже принесли. Она лежала перед ним на столе.

Репортер придвинул стул поближе, сел. Сыщик закурил дешевую папиросу и принялся разглядывать потолок.

Молчание затянулось.

– И что же мне вам сказать, Бирюлев... Черт, да вы во всем правы! Именно я рассказал газетчикам, что в театре погибли налетчики, а не актеры. Как вы верно отметили - спасал честь мундира. Ну, что вы еще тут пишите?
– Червинский, потирая опухшие красные глаза, пододвинул к себе газету.
– "Полицейский через осведомителя сообщил преступникам о грядущем аресте, превратив его в кровавый фарс". И снова правда. "Продавали похищенные невидимыми вещи убитых... Будучи уверенными в своей безнаказанности". Все так.

Сыщик откинулся на стуле и вдруг нервно расхохотался, напоминая безумца.

– Я вам больше скажу. Да такое, о чем тут ни слова. Это именно я вчера ночью отозвал городовых от дома Лукьяновой. Ведь они говорят мне о том прямо в лицо, крестятся да божатся. Дескать, спятили, Николай Петрович - ваш же собственный указ исполняли! Правда, переданный по цепочке, и кто в ней первое звено - непонятно. Но им виднее: раз я, значит, я.

– Отозвали охрану?
– недопонял сумбурную речь Бирюлев.
– Вы же взялись ее защищать. С чего бы вам изменять привычке помогать преступникам?

Червинский погрозил пальцем.

– Э, нет. И не думал. Наоборот, помог. Еще как! Бирюлев, вы ведь хотели мести? Наказания? Так, чтобы око за око, да?

– Я не говорил вам такого. К тому же, женщин, даже таких, как Елена, у нас не казнят.

– Вот вы и сами признаете - хотели. В больнице я думал, что вы не сдержитесь и задушите Лукьянову прямо при нас, - Червинский заговорщицки подмигнул.

– Я хотел от вас лишь справедливости.

– Ну, так порадуйтесь, Бирюлев! У меня для вас отличная новость. Этой ночью она наступила - Лукьянова зверски убита. Я только что из ее квартиры, и, поверьте, ничего хуже того, что мы там нашли, я еще никогда в жизни не видел.

– Умерла? - удивленно переспросил репортер.

Должно бы прийти облегчение. Однако пока оно отчего-то совсем не спешило.

– Боже, как это забыть?
– Червинский снова отхлебнул из бутылки и встал из-за стола, надевая шляпу.
– Вы и толики того не знаете, что творится в нашем участке... В этом городе...

Сыщик нетвердо двинулся к выходу, но в двери обернулся:

– А дальше все будет хуже. Думаю, теперь нас ждет невиданный разгул преступности.

Червинский во всем признался. Удостоверил худшие догадки.

Елена убита.

Бирюлева обступила тишина.

Он так и сидел в пустом кабинете, теребя края какой-то брошюры, словно во сне, пока не пробудился от голоса городового:

– Николай Петрович, вы были правы! Медики все подтвердили... Ой, я думал, здесь Червинский.

Очнувшись, репортер побрел в редакцию. Не заходя к коллегам, сразу направился к Титоренко.

– Отчего вы изменили мою статью, Константин Павлович?

Тот сперва взглянул с непониманием, но тут же вспомнил.

– Не беспокойся. На гонораре это не скажется.

– Я вас спрашиваю не о том. Зачем вы убрали имя? Невидимые и вам заплатили?

Титоренко принялся грызть карандаш.

– Вот что, Георгий. Я тебе честно скажу, как есть. Статья и так получилась хорошая, яркая. Но к чему переходить дорогу преступникам? Хочешь, чтобы следующей ночью они пришли уже к нам? Ты-то как знаешь, а я не настолько отчаянный.

***

Червинский бесцельно бродил по улицам. Ловя взгляды прохожих, сыщик читал в них насмешку и сожаление. Наверное, все смеются над тем, как сложилась его карьера. Но здравый смысл спорил: им это невдомек. Усмешки, если они и были, вызывала разве что шаткая от хмеля походка.

"Кровавый спектакль". Тела у театра. Больше никто не решился их показать, да еще и на самой первой странице.

Но ни злости, ни раздражения давным-давно не осталось.

Наоборот: упорство, с которым газетчик отстаивал свои интересы, внушало симпатию. Торопливый, порывистый. Он всегда куда-то спешил. Говорил быстро, проглатывая слова.

Червинский и вправду хотел бы ему помочь. Ему, себе и всем тем, чьих близких сгубили ночные банды. Но как это сделать, когда руки накрепко связаны?

А сейчас и вовсе на шее затягивалась удавка.

Прогулка прояснила мысли. Сыщик сел на лавку, закурил и снова задумался. Он даже не заметил, что начался дождь. Папироса погасла.

В тот день - пожалуй, самый отвратительный в жизни - его не отпускала тревога. Она давила изнутри на грудь, вставала комом в горле. Ноги не шли к проклятому театру, где обитал сам дьявол.

– Там ловушка!
– настойчиво твердил внутренний голос задолго до того, как глаза обнаружили заваленный выход.