Невинность
Шрифт:
– Будь уверена. Некоторые вещи принадлежали твоему отцу.
– Среди них хватало знаменитых произведений искусства. Украденных произведений.
– Да, знаменитых в той или иной степени.
– Если бы покупатели потом попытались продать их или выставить, они бы изобличили себя.
– У меня только один покупатель на все, что приносит мне Райан. Консорциум, который никогда не продаст то, что покупает.
– А как же они надеются получить прибыль?
– Прибыль – это не про них, – ответил Годдард. – В консорциум входят самые богатые люди этого мира. Они хотят изъять некоторые значимые произведения искусства из наследия Запада, чтобы потом их уничтожить.
Больше я молчать не мог.
– Уничтожить? Уничтожить великие произведения искусства? Но почему?
– Они дураки, – ответил Годдард. – Не такие, как большинство, но все равно дураки. Как поклонники вуду, они верят, что каждое каноническое произведение искусства, которое они сжигают, дробят или расплавляют, усиливает их и ослабляет врага. Из своего королевства на Ближнем Востоке они со временем собираются уничтожить всю западную цивилизацию, но сначала хотят испытать личную удовлетворенность, уничтожая самые ценные и вдохновляющие ее творения, одно за другим.
– Но это же безумие! – воскликнул я, к горлу подкатила тошнота.
– Безумие и зло, – добавила Гвинет.
– Конечно, безумие, – согласился Годдард. – Но ныне безумие везде торжествует. Оно становится нормой. Или вы так не думаете? Что же касается зла… Что ж, мы все знаем, что зло относительно. Твое любопытство удовлетворено, маленькая девочка?
– Еще один момент. Марионетки Паладайна.
На лице Годдарда отразилось изумление.
– А что тебя интересует?
– Через подставных лиц я нашла, купила и уничтожила четыре из них.
Очередной смешок сорвался с губ Годдарда, менее веселый, чем кашель курильщика.
– Ты ничем не отличаешься от членов консорциума.
– Отличаюсь даже больше, чем ты можешь себе представить, – ответила она. – Они уничтожают бесценное и вдохновляющее. Я – нет. Мне надо знать, действительно ли их было только шесть. О шести информация проходила, но, может, ты держишь в загашнике еще парочку, ожидая, пока поднимется цена.
– Почему тебя интересуют воображаемые марионетки, если тебе еще надо найти две реальные?
– Мне надо знать. Ничего больше. Мне надо знать.
– Их было только шесть. Это кич – не искусство. Дорого они стоить никогда не будут. Если бы у меня была седьмая или восьмая, я бы их продал, когда за них давали неплохую цену. Поедем со мной сегодня, и я найду тебе две оставшиеся. Мы сожжем их вместе. Маленькая девочка, у меня есть тысяча историй, которыми я зачарую тебя, о правде этого мира, о происходящем за кулисами. Ты найдешь меня обаятельным и остроумным.
– Я лучше перережу себе горло, – без запинки ответила Гвинет.
Годдард нажал кнопку на задней дверце «Мерседеса» и отступил на шаг. Дверца автоматически закрылась.
– Мне бы застрелить тебя за наглость, но ты будешь страдать сильнее, если я оставлю тебя на милость неласковой к тебе судьбы. Ты еще пожалеешь о том, что я тебя не пристрелил. Тогда с тобой не случилось бы ничего того, что происходит с Саймоном, которого сейчас пытают эти дураки. Скажи мне, маленькая девочка, а почему прикосновения вызывают у тебя такое отвращение? Может, причина в том, что папочка, когда ты была совсем маленькой, трахал тебя?
– А вот и знаменитое обаяние с остроумием, – хмыкнула Гвинет.
Годдард схватил пистолет обеими руками, и на мгновение я подумал, что он убьет нас. Но после паузы, полной угрозы, раздался его голос:
– Вы оба остаетесь вместе, отходите к «Ленд Роверу», потом дальше, со стороны водительской дверцы, еще на двадцать футов.
– Мы не собираемся бросаться на тебя, – заверила его Гвинет. – Я тебе верю. Бедного Саймона не спасти. У тебя нет ничего, что нам нужно.
– Все равно отойдите.
Мы подчинились и наблюдали, как он уезжает в буран. Колеса «Мерседеса» отбрасывали снег, выхлопной дымок курился в ночи, тормозные огни окрашивали падающий снег кровью, пока внедорожник не повернул за угол и не скрылся из виду.
Гвинет шагнула к «Ленд Роверу», но я ее остановил.
– Подожди. – Когда она повернулась ко мне, я отступил на шаг, чтобы гарантировать, что она ничего не сможет разглядеть на моем лице. – Отец наказывал мне никогда не забывать про мотылька.
– Какого мотылька и при чем он вообще?
– Он говорил: «Пламя радует мотылька, пока не обжигает крылышки».
Она тоже стояла в тени, я видел только силуэт девичьей фигурки.
– Это все или есть что-то еще?
– Восемнадцать лет тому назад, в мою первую ночь в городе, в ночь твоего рождения, я увидел марионетку в витрине магазина антикварных игрушек в торговом центре под открытым небом у реки. В ней было что-то странное.
– Странными были и те, которые я нашла и уничтожила.
– Ты приняла облик одной, – сказал я.
– В чем-то стала на нее походить, – признала она.
– На одну из марионеток Паладайна? Которых шесть?
– Здесь холодно. Я объясню в «Ровере».
– Скажи сейчас. Почему тебе захотелось напоминать… одну из них?
Я видел, как Гвинет откинула голову, обратив взгляд к небу, потом опустила ее и повторила свою же фразу:
– Теперь все зависит от взаимного доверия, Аддисон Гудхарт.
– Мне просто надо знать. Я тебе полностью доверяю.
– Тогда садись со мной в «Ровер» или уходи. Третьего не дано.