Шрифт:
Глава 1
Темнота горячо дышала ей в спину. Раньше Лилька думала, что у страха ледяное дыхание, а теперь лопатками чувствовала, какое же оно обжигающее. Это было не постоянное ощущение, ведь бежала она пригнувшись. Но когда осторожно выпрямлялась, чтобы взглянуть назад поверх очередного серого заборчика, чувствовала, как спину обдаёт словно паром. Кожа под маечкой уже была мокрой, и это заставляло Лильку то и дело досадливо поёживаться, хотя уж сейчас-то не стоило обращать внимания на такие пустяки.
Но именно это раздражение то и дело выводило её из состояния, которые
Лилька никак не могла отделаться от ощущения, будто однажды вот также убегала среди ночи и, пытаясь скрыться, петляла между домиками с заросшими огородами. Ей даже помнилось, как болели отбитые ноги, и как противно было, что они в пыли уже до колен. Вот только одно ей не удавалось вспомнить: снилось ли это когда-то, или она заранее знала, что такое случится, но это бегство было в её памяти.
Наверное, всё-таки снилось, ведь ещё не было такой ночи, чтоб ей не являлись какие-то видения. И всегда цветные. Лилька не могла понять тех людей, которые радовались тому, что сегодня им приснился цветной сон. Ей хотелось спросить: «А разве другие бывают?» Но она побаивалась обидеть таким вопросом, ведь это же всё равно, что напрямик сказать человеку, что он не совсем нормальный!
А сегодняшней ночью Лильке снились пингвины, о которых вчера говорили по радио. Гигантский айсберг сдвинулся с места, как и опасались ученые, и отрезал возвращавшихся домой пингвинов от их родного берега. У Лильки во сне замирало от жалости сердце, но она ничем не могла помочь им, так жалко сгрудившимся в ледяной воде и не понимающим, что происходит. Они суетливо толкались и щипали друг друга вместо того, чтобы искать другой путь, а девочка изнывала от собственной бесполезности.
Даже во сне (где вообще-то всё возможно!), она сразу же догадалась, что не стоит и пытаться крикнуть пингвинам, чтоб те отправлялись к другому берегу. Сами они не могли прийти к этому, и вовсе не потому, что были глупыми, нет! Просто они возвращались, а возвращаться можно только домой…
А потом её разбудил шум, и Лилька так и не узнала, что же стало с пингвинами, из-за которых однажды и на всю жизнь обиделась на Максима Горького: зачем обзывать жирным того, кто не может тебе ответить? Да ещё в книжке… Это же все прочитают!
Дедушка Ярослав тогда поддержал её и задумчиво заключил:
– Неблагородно…
А после добавил:
– Он много сделал неблагородного.
Лилька попыталась вытянуть из дедушки то, что пряталось за этими словами, но тот лишь назидательно поднял длинный сухой палец, как делал всякий раз, когда она лезла не в своё дело:
– Это не для таких крошечных носиков.
– Не такая уж я и крошечная! – обиделась Лилька. – Всего-то через три месяца мне уже двенадцать будет. Забыл, что ли?
Конечно, он помнил. И что-то уже мастерил ночами ей в подарок. Дедушка всегда сам делал Лильке игрушки, и каждый раз они оказывались необыкновенными. Были у неё и «нормальные» куклы, даже Барби, правда, китайская. Была мебель для них, и школьные
Например, деревянная лягушка, сидевшая на маленьком камешке. Она крепко держала обеими лапками золотую стрелу, переплавленную из дедушкиной зубной коронки, наконечник которой упирался прямо в камень. Соседки по дому, когда видели эту стрелу, ахали над его расточительностью: «Золото всё ж таки!» А дедушка только усмехался и отвечал, что оно оттягивало ему челюсть. Зато у лягушки вид был ужасно довольный. К тому же, она точно знала, чем дело кончится!
А оно непременно кончалось тем, что Лилька (почему-то каждый раз замирая от восторга) особым образом поворачивала подвижные лапки, а потом и вообще переворачивала всю игрушку, и та превращалась… Ну конечно, в красавицу! И камень оказывался вовсе не камнем, а мудрой головой Василисы. А стрела оборачивалась золотистой косой. Разве после этого Лилька могла поверить, что никаких чудес не бывает?! Что бы там не говорили в школе…
– Нашла о чём думать!
Она очнулась и сердито мотнула головой, но короткие волосы даже не взметнулись – они слиплись и отяжелели от страха. Вроде никто не гнался за ней, но ведь они тоже могли пригибаться и прятаться за серыми изгородями.
Кем были эти «они», Лилька не успела понять. Она проснулась оттого, что в дедушкиной комнате разговаривали слишком громко, почти кричали, и все голоса были мужскими, незнакомыми. Лильку подбросило на постели, и сердце заколотилось так, будто она только что отмахала на лыжах километров десять.
Позднее Лильке так и не удалось припомнить, был ли подобный страх знаком ей раньше. Кажется, до этой ночи ей никого не приходилось бояться настолько, чтобы убегать от него. И в школе, и в переулке её все знали, со многими она даже дружила, а разве друзья нагоняют страх?
Те люди в дедушкиной комнате не были его друзьями, это сразу стало ясно. У них были такие злые, резкие голоса, какими до сих пор никто с её дедушкой не разговаривал. Даже если соседи ссорились между собой, ни один из них никогда не кричал на её дедушку. Вообще не повышал голоса… То ли потому, что он был чехом, значит, уже не совсем таким, как остальные. Или к нему относились с уважением из-за его необычной специальности: дедушка был настройщиком и обладал абсолютным слухом. И таким именем – Ярослав – тоже больше никто не мог похвастаться в их переулке. Как бы там ни было, Лилька считала, что по-другому и быть не может…
Этой ночью, услышав шум, она едва не бросилась в соседнюю комнату, чтобы вытолкать неприятных ночных гостей за порог. Но успела сообразить, что для этих взрослых мужчин, которые позволяли себе так орать, она всего лишь Моська. Хотя сами они ничем не поминали добрых больших слонов.
– Где стоит этот чёртов орган? – выкрикнул один голос, и Лильке почему-то представилась морда гиены. – Я ж так понимаю, он здоровенный, под него целый зал нужен. Ну, и где этот зал?
– Его не существует, – спокойно отозвался дедушка.