Невозможная музыка
Шрифт:
Заглядевшись на золотистый пейзаж за его головой, Лилька легко вздохнула:
– Красиво как… Сосны такие ровные и море. Это где-то не у нас?
Он ловко повернулся, оттолкнувшись ногой, потом глянул на неё через плечо и хмыкнул:
– Да уж, конечно, не у нас. Не здесь. Это мой дядя Латвию рисовал. По памяти. У него много картин по памяти сделано.
– Хорошая память, – уважительно отозвалась Лилька.
Ей всегда полдня приходилось заучивать стихи. Дедушка говорил, что совсем не обязательно
Осторожно опустив крышку инструмента, Саша опять повернулся к ней:
– Так тебе чем помочь надо?
Лильку даже затошнило от стыда: «Он вперёд меня вспомнил! Что ж у меня – дырка в голове, что ли?!» И следом удивилась: «А почему это я ему так верю? Вот ведь расскажу сейчас всё…»
– Саш, – неуверенно начала она, пристально вглядываясь в тёмные глаза, в которых ей так не хотелось обнаружить что-нибудь похожее на равнодушие, – вот ты ведь музыкант…
И заметив, как он протестующе дернулся, поспешно добавила:
– Ну, будущий! Какая разница? Ты, может, слышал, где у нас в городе есть орган?
Он вздрогнул и отвёл взгляд. Потом встал и начал складывать растрепанные ноты, слишком тщательно подравнивая края.
– В филармонии есть, – наконец, ответил Саша, по-прежнему не глядя на неё. – А почему это ты про орган спрашиваешь?
С досадой охнув, Лилька в сердцах стукнула себя кулаком по бедру:
– Ну, точно! Я же знала. Только… Нет, это, наверное, не тот орган. О нём же всем известно.
– А тебе какой нужен? – у него насмешливо заблестели глаза. – На сто семнадцать регистров?
Не совсем поняв, о чем идёт речь, Лилька уклончиво ответила:
– Не знаю.
Не скажешь ведь так напрямик: «Волшебный»! Может, если на сто семнадцать регистров, так это и есть волшебный? Ещё бы знать, что такое регистры…
Она с надеждой спросила:
– А другой есть?
– Здесь? Не слышал. А тебе зачем?
– Надо.
И решившись пока ограничиться возможной полуправдой, пояснила:
– К моему дедушке ночью заявились какие-то… Трое. Хотя, может, их и больше было, я же в другой комнате была. Наверняка бандиты! Они хотели из него вытрясти, где находится какой-то орган. Уж филармонию они и сами нашли бы, точно?
– Вытрясти? – Сашка выпрямился. – Хочешь сказать, что они его били?
Лильке захотелось немедленно сломать что-нибудь, ну хоть вот эту фигурку Будды, а может, и не Будды, но кинуть её в стенку, что есть сил. Может, тогда эти проклятые слёзы напугались бы и отступили…
Слегка отвернувшись от Сашки, она произнесла металлическим голосом, каким разговаривала с учителями, которые по незнанию или со злости требовали, чтобы в школу пришла её мама:
– Я не знаю. Я убежала. В окно выпрыгнула… Они хотели мою комнату проверить.
– Померь мои кроссовки, –
«Чистюля!» – она обозвала Сашку только мысленно и совсем не сердито, потому что почувствовала, как полегчало от его слов. Непонятно почему…
Сашка вышел за ней следом с жёлтым полотенцем на плече, сурово схватил за локоть, чтобы Лилька не поскользнулась на промокшей насквозь деревяшке. И отвернулся, чтобы не смущать, пока она возится со своими ногами. Хотя Лилька нисколько и не смущалась.
Когда девочка, наконец, обулась, предварительно натянув его носки с вышитыми по бокам теннисными ракетками, Саша, глядя только на кроссовки, сказал:
– Ну вот. Я знал, что ты в них влезешь. Ноги у тебя совсем маленькие, – и добавил уже с насмешкой, поглядев на неё сверху: – Ты и сама-то… Метр с кепкой. Я, вроде, понял, чего ты от меня хочешь. Чтобы я заглянул к твоему дедушке? Проверил территорию?
– Точно, – Лилька посмотрела на него с уважением. – А ты как догадался?
– Ох, уж задача! Ты снимешь когда-нибудь мою майку? Кроссовки можешь потом себе оставить, мне они все равно не пригодятся.
Лилька метнулась к дому:
– Подожди здесь! Я сейчас.
Все бельё, даже её майка, пахло утренним ветром. Проскользнув в неё, Лилька с удовольствием прижала к рёбрам ладони: «Родненькая…»
А следом почему-то подумала о Сашке: «Вот бы такого брата! У нас в школе даже похожих нет. И во дворе тоже. Или нет… Даже лучше, что не брат».
Продолжая разглаживать ткань, она вскользь оглядела комнату. Здесь тоже всё было не как у всех: какой-то совсем старинный диван с изогнутой спинкой и неяркой цветной обивкой (она от дедушки знала, что такие цвета называют пастельными), высокий сервант с округлыми боками, в стёклах которого были вытянуты острые блики солнца, а внутри – золотая посуда, и поставленные на ребро тарелочки с картинками.
Лильке стало жаль, что некогда рассмотреть каждую. Наверняка там нарисовано что-то необычное! Может быть, та самая Латвия, откуда был родом таинственный Сашкин дядя, рисующий по памяти. Её взгляд опять вернулся к пейзажу над фортепиано…
А ещё в комнате стоял большой круглый стол, и на нём лампа с абажуром, про какие она только читала. Ей представилось, как Сашка садится вечером с книжкой поближе к этой лампе, и захотелось увидеть это не в воображении, а на самом деле.
«А в башенке что?» – от любопытства Лильку так и распирало, но ей самой было противно, что сейчас хотя бы думается о чём-то, кроме дедушки. Она и о нём думала, конечно, только кроме этой, в её голову просачивались и другие мысли. А это было совсем ни к чему.