Невозможная музыка
Шрифт:
– Странно всё это… Почему ты именно к нам пришла?
– А что? – не поняла она.
– Странно, – Саша поднял глаза, и она едва не вскрикнула: такими они были несчастными.
– Да что – странно?
– Да всё… То, что именно орган. Мой отец был органистом.
От изумления Лилька громко втянула воздух раскрытым ртом:
– А-а… Правда? Вот это да… Бывают же совпадения! Что ж ты сразу-то не сказал?! А почему – был? Он больше не играет?
– Он умер, – сухо ответил Саша и опять перевёл взгляд на ноготь. –
– А как это вы так по-разному думаете об одном и том же?
Лильке было страшновато расспрашивать о таком, но с другой стороны, он ведь сам заговорил. Она и не заикалась о его отце.
– Мы его не хоронили. Вообще мёртвым не видели. Он просто исчез. Как раз в тот день, когда получил премию. И никаких следов… Я думаю, его кто-то выследил и решил ограбить. Наверное, его затолкали в машину и увезли, – теперь Сашка шумно втянул воздух. – Я знаю, кто-нибудь из соседей видел! Не могли не видеть. Но я же говорю, они всегда молчат!
Съежившись желания погладить его по голове, Лилька тихонько спросила:
– Если его хотели ограбить, зачем с собой-то увезли? Забрали бы только деньги… Слушай, а вдруг это тоже из-за волшебного органа?! Чтоб твой папа сыграл им!
Несколько секунд Саша смотрел на неё, совсем не видя, потом качнулся, будто возвращаясь в себя.
– А… Нет. Это же не здесь было. Мы тогда в Латвии жили.
– Так ты латыш, что ли? – не поверила Лилька. – А говоришь совсем, как русский.
– Я и есть русский, потому что мама у меня русская. Только папа – латыш. Пейзаж видела? Я тебе говорил, что его дядя рисовал. В этом доме, где мы сейчас, раньше он жил. Дядя Валдис.
– Как Пельш?
– Кто? А, ну да… Их семью сослали сюда. Ну, ты знаешь, при Сталине. Почему-то он тут и остался. И папу сюда всё звал, писал ему. Тогда уже русских из Латвии гнать стали, а мы ведь с мамой русские…
– Что-то я такое слышала, – пробормотала Лилька, которой впервые стало стыдно за то, что она так плохо представляет, что творится за пределами их района. Сашка ведь всё это не из «Новостей» узнал.
– Папа сам не свой становился из-за этих писем от дяди!
«Сам не свой», – повторила про себя Лилька, надеясь запомнить выражение. Она уже встречала его в книгах, но никогда не произносила. Тем более так естественно, как это вышло у Сашки.
– Я так и не понял: хотелось ему уехать или нет. А когда он… пропал, дядя уже нам писать начал, чтоб приезжали. Написал, что тяжело болен.
Покусав губу, он смущённо пояснил:
– Я оказался его единственным наследником. Ну, дом этот… Теперь мой.
– Вот это да! – ахнула Лилька. – Как в кино. Наследство, дом такой шикарный…
– В Латвии и получше были.
– Так то чужие! Мне дедушка всегда говорит: надо своё ценить, а не на чужое облизываться, – она заёрзала, снова вспомнив о дедушке. –
Сашка уныло отозвался:
– Читаешь какой-нибудь детский детектив, там всякие шпендрики такие дела раскручивают! А тут, как на зло, ничего в голову не приходит… Но я, знаешь, что думаю? Искать надо не дедушку, а орган. Он же огромный, его легче найти. А если он тем козлам нужен, так они все равно до него доберутся. Там мы их и…
– Сцапаем! – фыркнула Лилька.
– Ну, хотя бы выследим. А через них и дедушку твоего найдем.
С наслаждением почесав вчерашний комариный укус, Лилька пробормотала:
– А что остается? Только как мы будем орган искать? Если они к дедушке заявились, значит, кроме него никто и не знает.
– Ну, конечно! Это же не скрипка, как его можно спрятать? Ему ведь большой зал нужен. Хотя бы, как в филармонии.
– Хотя бы? А что с ним не так?
– Маленький просто…
– Да? А твой папа в гигантских играл?
Лилька не считала бестактным напоминать ему об отце, ведь сама ничего не имела против, чтобы её спрашивали о родителях. Правда, ей и рассказать-то было нечего. Хотя иногда и хотелось…
Сашка, вроде, даже не шевельнулся, а ей почудилось, будто он, как за инструментом, выпрямился и приподнял голову. И низкий голос его опять зазвучал, как у какого-нибудь сказочного принца:
– Мой папа играл и в концертных залах, и в больших соборах. Католических, конечно.
Почему-то Лильке сразу представился Папа Римский, каким его показывали по телевизору – в маленькой смешной шапочке. Но она не решилась даже заговорить о нём, чтобы не выдать своей дремучести. Может, этот Папа был совсем и не католическим…
– В церквях всегда играли только лучшие музыканты. А сочиняли лучшие композиторы.
– Бах? – жалобно спросила Лилька, надеясь, хоть тут не попасть впросак.
– Больше всех, наверное. Папа любил его «Токкату». Её ещё называют «фантастической».
Она мечтательно вздохнула:
– Послушать бы! А может, у тебя получится на том органе? Если мы его найдем, конечно… А как мы будем искать?
– Слушай, а давай спросим у моей учительницы, – оживился Саша. – Она уже… В общем, не очень молодая. Хотя и не старуха! Но вдруг она что-то слышала? Если это старая история…
– Наверное, старая, – задумчиво отозвалась Лилька и сдула серые пушинки одуванчика. – Мой дедушка тоже старый.
Сашка грубовато тряхнул её за плечо:
– Эй, ты давай не раскисай! Нам действовать надо. Пойдем.
Вскочив первым, он протянул руку, и Лилька на миг застыла в ошеломлении: никто никогда не подавал ей руки. Неуверенно улыбнувшись, она вложила свою в его ладонь. И впервые в жизни заметила, что ногти у неё обкусанные, неровные, хотя пальцы тоже длинные, почти как у него. Хотя ей это, вроде бы, и ни к чему.