Нежность к мертвым

Данишевский Илья

вожное эхо напоминало, что желание умереть имеет потаенные

корни. Но мистер Блём всегда наблюдал мир, будто сквозь

снег, его видения никогда не были достаточно контрастны,

чтобы ясновидеть собственное прошлое. Сумбурные пережива-

ния и кашель наполняли собой его тревожные сны об улицах с

выгоревшим асфальтом, о потаенных вселенных с вечным дож-

дем, о дрозофилах, оплодотворяющих самих себя, мистериях

Изиды и элевсинских рождениях Вакха,

о себе самом в испол-

нении Тициана, Рахманинова и Боттичелли, о самом главном: о

людях, которые вбили гвозди в красивые запястья ночи, об

утраченной идее божественной любви; о людях, которые вбили

гвозди в красивые запястья любви, об утраченной идее божест-

венной ночи, – приступ кашля, как погружение во тьму, оста-

точные боли в легких, как вспышки окровавленного маяка,

Джекобу вновь было страшно, как ребенку, за то, что он знал:

во тьме живет нечто, хохочущее над идеей божественной люб-

ви; нечто, подзадоривающее людей вбивать гвозди — в краси-

вые запястья небосклона. Сквозь эту ночь плыла тревога в

своем сером хитоне тумана и влажного дождя, и Джекоб видел

ее, когда просыпался, рыбу-тревогу, плывущую над сводом св.

Франциска Ассизского.

Мы остановились в двух часах от Братиславы; город, от-

строенный вокруг горнолыжного склона, старается удержать

вес за счет денег туристов. За склоном начинается старое клад-

бище, под снегом надгробия напоминают овец, отара мертва,

засыпана влажным пеплом. Подъемник издает протяжные сто-

ны, чтобы натянуть свои цепи, их лязг долетает до кладбища,

влетает в окна домов. Наш лицей вбирает в себя каждый соци-

ально-значимый элемент, у нас есть дочери ночной Москвы,

есть сын брахмана, приносящий в класс ожерелья из человече-

ских черепков и тантрические лезвия, позолоченные украшения

и воспоминания его детской Индии: о шудрах с грязными ног-

тями, тихих посвящениях для брахманских сыновей с балий-

скими шлюхами под присмотром отца, о той женщине, убив-

шей его невинность, о звуках погружения в ее темное смуглое

лоно, о катарсисе четырнадцатилетнего брахманенка в ее пот-

ных объятьях на дряхлой циновке, о наркотическом воздухе

132

Нежность к мертвым

благовоний. Мы живем в доме словацкой семьи, в комнатах на

четырех человек — я, брахманенок и еще двое — в трех комна-

тах из пяти на втором этаже этого дома; завтрак, обед и ужин,

лыжное обмундирование и гид включены в стоимость. Хозяина

дома

зовут Гумберт, его суровая расплывчатая тень иногда

заполняет коридоры. Оглядываясь назад, я понимаю, что его

симптомы и повадки были очевидны, слюнявый рот рассказы-

вал все тайны своего хозяина. Когда-то свадьба мерещилась

ему искуплением и переходом в новое состояние, сейчас Гум-

берт, отец двух дочерей, вновь во власти своих болезней, раз-

меренное существование вернуло их к жизни, здоровый сон и

семейные совокупления наделили их властью, взрослый одере-

веневший в бесчувствии Гумберт научился жить двумя парал-

лельными жизнями, вытеснения и внутренние баталии подо-

шли к концу, кокетство, самобичевание и залысины властвова-

ли над его внешностью, сальные железы окислили душу, чер-

ные перепонки желаний шуршали внутри него, череп Гумберта

был заполнен нескончаемыми рядами детских гробов, и ему

казалось, что это — мертвые бабочки свили гнездо внутри ста-

реющего черепа. Он завел собаку, когда дочери перестали иг-

рать роль домашних любимцев, странные фантазии вынуждали

его утягивать ошейник до асфиксии, долгая боль сделала серд-

це пса черным, как и сам Гумберт, они плавились в чане раска-

ленного гноя, от злобы Гумберт грыз ногти, а пес кусал тех,

кто подходил близко. Женщины дома безмолвствовали, их

молчание расширяло катакомбы подземных кладбищ, гематомы

и насилие сделало их нрав кротким; Гумберт перестал брить

подмышки с того самого дня, когда понял, что брак — это не

инициация, не излечение и даже не лезвие.

«Педофилия, расширенная за пределы патологии, является

феноменом, сходным с гениальностью. Гений не способен уме-

щаться в рамках собственного тела и гений, неспособен отно-

ситься к себе снисходительно. Педофил так же расширяет себя

за пределы собственного естества посредством детерминации:

уничтожение того, кто мог бы быть (или был) порождением

его собственных чресл, приводит к самоуничтожению, к пол-

нейшему эсхатологическому восторгу. Мне приходилось видеть

тех, кто не мог полностью развоплотить себя посредством од-

ной жертвы (и таковых большинство), но идеальный или гени-

альный педофил — тот, кто четко просчитал траекторию и су-

133

Илья Данишевский

мел уничтожить свой атом одной единственной правильно

подобранной жертвой, той, кто является истинным зеркалом

его чресл и его самого. Гениальный педофил, как жрец, вопло-