Нежность к мертвым
Шрифт:
городе или пить глинтвейн, курить в кабаках и просто гулять
столько, сколько захочу. А раньше я всегда бежал и… это ока-
залось страшнее. Мне совершенно нечем себя занять. И поэто-
му вчера я сидел и долго смотрел в мертвый глаз голубя. Ко-
нечно, отрубленная голубиная голова не может появляться в
наших жизнях случайно. И у нее тоже был скрытый смысл, это
ведь очевидно, – он говорил медленно, прерывался на кашель
и зажжение новых сигарет;
размеренная и мутная жизнь, не спеша и бесцельно, – мне
было необходимо найти скрытую суть. Уже слипались глаза, а
я все держал голову на ладони. Уже не мог отличить, это прав-
да отрубленная голова или какой-то нарост на коже. Не мог
отличить, где я, а где мертвый голубь…
…думал о странной скале. Она черная, как из черного стек-
ла. Внизу, очень далеко, я не видел, билось об это стекло пус-
тое море. Море ничего не значило, я был на этой скале, и море
было бесконечно далеко от меня. Оно не значило ничего. А
182
Нежность к мертвым
здесь множество обнаженных женщин высиживали отрублен-
ные голубиные головы. Я понял, что отрубленная голова — это
не голова, потерявшая тело, а отдельный организм. Люди такие
слепые, они думают, что знают смерть, думают, что отрублен-
ная голова — это смерть тела. Но вчера ночью я узнал, что
голова голубя — это лишь половиной голубь, а половиной что-
то иное, неизвестное нашему рассудку.
Женщины высиживали эти голову. Я видел маленькие от-
сеченные головки и большие. Видел, как они двигаются. Мой
человеческий рассудок кричал, что это гниение, что это черви
шевелят головы, но мой иной рассудок знал — нет никаких
червей на стеклянной скале и быть не может. Ведь я заглянул
в душу предметов, и узнал, что тысячи иных миров находятся
от нас в одном сантиметре, какие, черт возьми, черви!? Нет.
Крупные головы хотели выползти из гнезда. Выпустив из рас-
сеченной шеи потроха, они отталкивались ими от других, ма-
леньких, головок, и выпадали на стеклянный утес. Червей не
было.
Множество голов с застывшими глазами, не мигая, смотре-
ли на меня. Не мигая, без страха увидеть скрытую душу вещи
или слова. Они не боялись ничего, и поэтому не моргали.
А потом я летел на одной из таких голов. Она была огром-
на, я вцепился в перья и она, распустив из шеи красные нити,
едва пахнущие кровью и чем-то еще, парила в воздухе. Я ви-
дел… видел огромное множество миров. Видел
Эрейдуса, укрытое снегом; видел земли, в которых не было
земли. У меня нет слова для того, что я видел, когда, стараясь
не мигать, множество часов смотрел в отрубленную голову,
спящую на моей ладони…
Вот, что сказал Джекоб. Мне было нечего ответить. Он
продолжать что-то шептать. Сейчас он пытался нащупать свое
прошлое и рассказать мне что-то о своем детстве, но сдался,
ничего не вспомнив. Сильный кашель сотряс его плечи, и,
вытерев ладонью кровь, он улыбнулся.
– Нет, из детства ничего не помню. Я слишком профес-
сионально придумываю, чтобы помнить хоть что-то о себе. И
слишком профессионально курю. А еще профессионально за-
бываю все лишнее. Точно! Пока не забыл! Идем, хочу показать
тебе вон то дерево, – он указал, и я проследил за его рукой.
Дерево одиноко стояло вдали от жилой улицы и шумного
183
Илья Данишевский
подъемника, и чтобы добраться до него, придется идти сквозь
сугробы. — Ты должен увидеть их.
– Их?
– Их, – кивнул он. — Зимних фей. Позавчера я видел их
под этим деревом, ты ведь хочешь увидеть?
– Джекоб, сколько тебе лет?
– Около сорока, а что? Хочешь сказать, что мне поздно
видеть зимних фей?
– Ну, нет. Наверное, нет.
– Если я не помню ничего из своей жизни, значит, у меня
ее не было. Так что я младше тебя. Из четкого — только по-
следний месяц. И это был достаточно хороший месяц. Хотя,
может и остальные были не так плохи, я ведь не помню… или,
– он загрустил на секунды, крутя на языке «нет, они были
паршивы, и поэтому я не помню, я так хотел умереть каждый
день, что просто забыл это время, они были паршивы, и я с
ужасом встречал каждый новый рассвет», а потом сказал, –
«не хочу помнить».
В животе Гумберта ворочается тревога и страх.
– Ты когда-нибудь хотел полететь на Сатурн? Или на его
кольца? — спрашивает Джекоб.
– Нет, – отвечает сам себе Гумберт, – нет, отпусти меня.
Вопросы размыты и не имеют четких форм. Его душа по-
хожа на ил туманного пляжа, где умерла много лет назад ***;
его душа похожа на клубок легенд и червей, на саму Сиэллу,
Деву Голода, что плывет в глубине. Человеческая душа на че-
тыре простора вниз. Безраздельное царство Сиэллы. Ил задра-
ил собой вопросы, смазал собой неточности, погреб под собой
причины. Следствия — как обглоданные мачты. Чайки дрейфу-