Нидерландская революция
Шрифт:
Как только Маргарита Пармская встретилась с герцогом, исчезли последние иллюзии, которые она могла еще иметь. Он мог сколько угодно высказывать ей «величайшее уважение» и заверять ее в том, что он отдает себя в ее распоряжение «так же, как Берлемон и Аремберг» [251] , но она сейчас же поняла, что отныне этот «генерал-капитан» был подлинным хозяином и она больше ничего не значила. Ее тщеславие могло бы, может быть, удовлетвориться простой видимостью власти, но она не могла решиться быть соучастницей того, что она предвидела. Перед лицом этого непоколебимого человека, который хладнокровно советовал ей возложить на него всю ответственность и который брал на себя всю ту ненависть, которую он собирался пробудить, она думала лишь о том, чтобы поскорее покинуть Брюссель. Уже 29 августа она просила короля разрешить ей уехать. В октябре она получила позволение удалиться и в конце декабря выехала в Италию.
251
Gachard, Correspondance de Philippe II, t. I, Bruxelles 1848, p. 566.
Впрочем, Альба не ждал для начала своих действий, чтобы она уступила ему свое место и свой титул. Тотчас же после своего прибытия в Нидерланды он с большим знанием дела расположил свои войска, чтобы предупредить всякую попытку к восстанию. Он разместил их в соседних с Брюсселем пунктах с таким расчетом, чтобы
В Антверпене итальянские инженеры приступили к постройке неприступной цитадели, которая должна была явиться оплотом для войск как в случае национального восстания, так и в случае иностранного нашествия. В стране тотчас же нагло воцарилась власть или, вернее, насилие испанцев. В городах солдаты грубо обращались со своими хозяевами, требовали, чтобы им отдавалось все, что имелось лучшего, и вызывали возмущение горожан как распущенностью своих нравов, так и чрезмерными проявлениями своего южного благочестия — крестными ходами и публичными самобичеваниями [252] . При дворе нидерландские советники и чиновники чувствовали себя жертвами подозрительности и недоброжелательства. Все окружение герцога было чисто испанским, и сам он делал вид, будто не говорит по-французски. Его надменное, холодное обращение приводило в ужас дворянство. Как только Эгмонт увидел его, он сразу стад другим человеком. Он перестал есть, и ночью слышно было, как он лихорадочно метался по своей комнате; на него нападали приступы гнева, во время которых он говорил о том, что хочет запереться в своем замке Газбек и «поднять мосты» [253] . Над всем народом нависла та мучительная тревога, которая предшествует обычно неизбежной и таинственной катастрофе.
252
«Cornettissen, Philips Van Campene, Dagboek», 'ed. F. de Potter, Gand 1870, p. 33, 49.
253
Poullet, Correspondance de Granvelle, t. II, Bruxelles 1880, p. 597.
Между тем герцог — из хитрости или по крайней мере из осторожности — не торопился начинать. Он хотел, чтобы первый его удар хорошо попал в цель, и долго обдумывал, как это сделать. Это ему чудесно удалось. 9 сентября в Брюсселе неожиданно были арестованы графы Эгмонт и Горн, а в Антверпене — бургомистр ван Отраден. Меньше чем через две недели, 21 сентября, в Испании был издан приказ об аресте несчастного Монтиньи.
В то же время, с 9 до 13 сентября, был учрежден совет по делам о беспорядках. Совет этот, состоявший из 7 членов, подчиненных влиянию трех испанцев, — Дель Рио, Варгаса и Рода, — в сущности говоря, не был трибуналом. Его задача сводилась к тому, чтоб подготовлять приговоры, которые правительство издавало от своего имени. Собственно говоря, это была юрисдикция осадного положения, ни в малой мере не считавшаяся с национальными обычаями, традициями и свободами [254] . Во время террористического режима, установленного Альбой в Нидерландах, он играл ту же роль, что и революционный трибунал в самый кровавый период Французской революции. И тот и другой жертвовали индивидуальными гарантиями и самыми элементарными формами правосудия ради поставленной цели — общественной безопасности и пользы государства. Как здесь, так и там свирепствовала та же жестокая и лихорадочная деятельность. Когда герцог был в Брюсселе, он проводил ежедневно по 7 часов в совете, неустанно подписывая пачками смертные приговоры. 4 января 1568 г. были казнены 84 чел., 20 февраля — 37, 21 февраля — 71, 20 марта — 55 и т. д. [255] 3 марта в один и тот же час по всей стране пали жертвой 1 500 чел. Столько несчастных было казнено не только за ересь. Альба предоставил инквизиторам наказывать за грехи против веры; себе же он оставил только мятежников: бунтовщиков, иконоборцев, лиц, подписавших «компромисс», посетителей протестантских проповедей и, наконец, неосторожных, давших увлечь себя событиям 1566 г., которые теперь расплачивались своими головами за несколько дней мятежа или беспорядков [256] . Искренние католики отлично видели, что «дело не в заботе о душах» [257] . Они тем более могли в этом убедиться, что «кровавый трибунал» регулярно приговаривал наряду со смертью также и к конфискации имущества. Таким образом бойня, которой он руководил, превратилась в блестящую финансовую операцию, и он казнил подданных короля лишь для того, чтобы обогатить его их достоянием. В 1573 г. Альба будет похваляться тем, что он одними только конфискациями доставил королю ренту в 500 тыс. дукатов [258] .
254
Poullet, Histoire du droit p'enal dans le duch'e de Brabant, Bruxelles 1870, p. 118.
255
Gachard, Le Conseil des troubles, «Etudes et notices historiques», t. I, Bruxelles 1890, p. 142 etc.
256
За отсутствием точных сведений невозможно определить число жертв герцога Альбы. Более или менее официальные цифры, относящиеся к XVI в., колеблются от 6 до 18 тыс. См. Gachard, 'Etudes et notices, t. IL p. 366. Первая цифра приводится испанцами, вторая протестантами. М. Мейгофер (Meyhoffer, Le Martyrologe protestant des Pays-Bas 1523–1597, Nessonvaux 1907) приводит интересные данные, из которых, однако, нельзя сделать общего вывода. Ср. Y. Fris, Revue de l'Instruction Publique en Belgique, 1907, p. 402 etc. Уничтожение после Гентского примирения значительной части архивов, относящихся к уголовным дедам, делает этот вопрос окончательно неразрешимым. См. (Simon Leboucq, Histoire de troubles de Valenciennes, Bruxelles 1864, p. 167. Репрессии были особенно кровавыми с 1567 по 1569 г. Чтобы составить себе об этом ясное представление, полезно будет ознакомиться с мемуаром Ad. Hocquet, Tournai et le Tournaisis au XVI si`ecle, Bruxelles 1906. По-видимому вернее всего исходить вместе с Гашаром из цифры в 6–8 тыс. жертв. Испанские противники герцога Альбы в 1574 г. обвиняли его в гибели 6 тыс. чел. См. Gachard, Correspondance de Philippe II, t. III, p. 40.
257
Poullet, Correspondance de Gtranvelle, t. IV, p. 292.
258
Gachard, Correspondance de Philippe II, t. II, p. 216.
В общем совет по делам о беспорядках, как и революционный трибунал, произвел надлежащее действие. Всегда занесенный над головой населения топор и всегда открытая тюрьма довели подавляющее большинство населения до последней степени страха. Под впечатлением слишком неожиданного и слишком
Эта Вандея XVI в. так же не могла удаться, как и покушения некоторых отважных дворян на особу правителя [259] . В самом деле, принятые герцогом меры были слишком хорошо подготовлены, и его войска были слишком сильны для того, чтобы он мог чего-нибудь опасаться внутри страны. Но он ожидал нападения извне и, чтобы быть готовым ко всему, навербовал в Германии тотчас же по своем прибытии в Нидерланды И тыс. рейтеров.
Действительно, он не мог не знать, что принц Оранский, удалившийся в Дилленбург [260] , был единственной надеждой эмигрантов, которые с лета 1567 г. непрерывно покидали страну кто сушей, кто морем. Недавняя смерть Берга и Бредероде, арест Эгмонта, Горна и Монтиньи привели к тому, что все уважение, которым пользовалась национальная знать, было перенесено теперь на принца Оранского. Молодой граф Гогстратен последовал за ним в его изгнание; Маринке помогал ему своим писательским талантом и своим красноречием; Яков Везембек неустанно вел переписку с его приверженцами внутри страны и за границей и организовал его финансы. Наконец, его брат, пылкий Людовик Нассауский, торопил его поскорее вдеть ногу в стремя и приказать «бить сбор».
259
De Ghellinck Vaernewijck, Un complot contre le duc d'Albe en 1568, «Bulletin de l'Acad'emie d'arch'eologie de Belgique», 1901.
260
О пребывании Вильгельма в Дилленбурге и относительно помощи, которую он получал от своей семьи, см. С. Donges, Wilhelm der Sehweiger und Nassau-Dillenburg, Dillenburg 1909.
Если принять все во внимание, то шансы открытой борьбы против герцога Альбы были более благоприятны, чем это могло показаться с первого взгляда. Внутри Нидерландов царило всеобщее возмущение. Французские гугеноты, конечно, приняли бы участие в плане действий против сподвижника Филиппа II. Помощь же Германии казалась еще более обеспеченной. Император Максимилиан II действительно не скрывал, что он не одобряет поведения герцога, и уже в феврале 1568 г. заявил об этом в Мадриде. Но принц Оранский, будучи сам лютеранином, особенно рассчитывал на помощь лютеранских князей. Он носится с планом привлечь Германию на свою сторону. Он высказывается и действует как немецкий принц. Он напоминает во всеуслышание, что Нидерланды являются частью империи и имеют поэтому право требовать у нее помощи против своего угнетателя. Однако он тщательно избегает обвинений против испанского короля, своего законного государя. Его гнев направлен против тирана — чужеземца, который обращается с нидерландскими провинциями, как с завоеванной страной, топчет ногами их привилегии и подчиняет их своему произволу. Будучи протестантом, он остерегается поднимать религиозный вопрос, боясь обеспокоить католиков. Задуманная им война — это национальная война. Он обращается ко всем патриотам, он требует свободы совести, сохранения привилегий, созыва генеральных штатов, словом, выдвигает народную программу, которая в 1566 г. собрала вокруг себя весь народ без различия состояний.
Уже весной 1568 г. его план был окончательно разработан. Суммы, полученные от залога его имуществ, а также денежная помощь от его семьи и нескольких немецких князей вместе с добровольными пожертвованиями эмигрировавших кальвинистов из Англии, Фрисландии, Кельна и Пфальца дали ему необходимые средства, чтобы создать в течение нескольких месяцев значительную армию. Его офицеры должны были одновременно в нескольких пунктах вторгнуться в Нидерланды. Сам же он предполагал вместе с главными военными силами держаться позади, чтобы действовать сообразно обстоятельствам и вмешаться в решительный момент. Он не сомневался, что соответственно обработанная его эмиссарами страна, наводненная агитационными брошюрами и листовками, тотчас же поднимется, как только появятся ее освободители, и надежда вернет ей ту энергию, которую она потеряла.
В апреле, когда Виллье с 2–3 тыс. чел. перешел границу у Маастрихта, Людовик. Нассауский вместе со своим братом Адольфом вторгся в Западную Фрисландию. Виллье был разбит наголову у Далема и взят в плен. Но 23 мая Людовик Нассауский, выступив из Эмдена, столкнулся у Гейлигерле с войсками, которые вел против него граф Аремберг, разбил и принудил их к бегству после жаркого боя, в котором пали неприятельский генерал и молодой Адольф, а затем тотчас же начал осаду Гронингена.
Этот удар не мог ни поразить, ни сломить такого опытного полководца, как герцог Альба. Он сам решил исправить неудачу своих подчиненных. Но сначала он решил прочно утвердить свою власть и устрашить мятежников ошеломляющей демонстрацией своего правосудия. 28 мая был сравнен с землей дворец Куленбург, в котором в 1566 г. собрались лица, подписавшие «компромисс»; 1 июня на рыночной площади в Брюсселе произошла первая казнь дворян; 2 июня последовали на эшафот Виллье и ван Стрален; наконец, 5 июня, к величайшему ужасу населения, последовала казнь Эгмонта и Горна. Это была ужасная демонстрация силы нового режима, которой Альба ответил принцу Оранскому точно так же, как впоследствии правительство французской революции ответило объединившейся против нее в коалицию Европе казнью Людовика XVI.
Только после этого герцог, уверенный в победе, не торопясь, двинулся во главе своих войск по направлению к северу, и, встретив у Емгума отступавшего Людовика Нассауского, при первом же столкновении с ним заставил его в беспорядке отступить обратно в Германию (21 июля). Тем временем граф Ре (Roeulx) и. виконт Гентский изгнали из графства Артуа несколько отрядов гугенотов.
Крушение этих первых попыток не смутило принца Оранского. В июне он выпустил военный манифест, призывавший под знамена солдат из валлонских полков, расформированных герцогом Альбой. В июле он обратился в одно и то же время к лютеранам и ко всем, «имеющим истинно немецкое сердце». Наконец, за несколько дней до переправы через Маас он объявил себя поборником «свободы отечества» [261] .
261
У Гашара (Gachard, Correspondance de Guillaume le Taciturne, t. VI, Bruxelles 1886, p. 256 etc.) можно найти три манифеста принца, датированные 20 июля, 31 августа и 1 сентября 1568 г. Виглиус (ibid., р. 284) пишет, что они причинили много зла и что «почти все считали изложенное в них правдой». Уже в апреле 1568 г. принц опубликовал свою «Justification» одновременно на французском и фламандском языках. В том же году вышла «D'efense de messire Antoine de Lalaing, comte d'Hoogstraeten». Об изданных в том же году оранжистских манифестах см. F. van der Наеgеn, Bibliotheca Belgica, NN. 13, 14, 17, 18.