Никоарэ Подкова
Шрифт:
Со слезами умиления слушали Александру старухи-козачки. Каким большим и видным вырос отрок, которого они пестовали. Снова наполнили жбан старым медом, в котором, как по волшебству, заиграли лучи осеннего солнца.
– Отец Нектарий бывал у нас, - сообщила сестра Митродора.
– Скажу по правде, до того он сладко поет - перед райскими ангелами и то не сплошает. Расскажи, Сашко-красавчик, по каким причинам Нектарий оставил свою паству в молдавском господарстве? Правда ли, что там властители мира сего не щадят даже служителей бога?
– Правда!
– с воодушевлением крикнул Младыш.
– А потому поп Нектарий Балабан, что служил под Тутовой, прибавил к святым дарам и воинскую саблю.
Дьяк вышел на крыльцо посмотреть на небо. Воротился он радостный и возвестил:
– Солнце средь туч показалось. Нынче к вечеру или ночью погода переменится.
Все кинулись во двор. Сестры-вдовицы, шепча молитву, поклонились святому солнышку, блеснувшему в вышине.
27. ОХОТА НА ДИКИХ ЛОШАДЕЙ
В таборе у Больших Лугов Подкова повстречался со старым боевым товарищем, делившим с ним и горе и радость, - с гетманом Шахом; вот уж несколько лет Константин Шах предводительствовал козаками. Воевал он турок при Ионе Водэ вместе со Сверчовским [руководитель казацких отрядов, участвовавших совместно с войском Иона Водэ в войне 1574 года], а теперь держал наготове сотни, нужные Никоарэ для возвращения в Молдавию. Подкову и Шаха связывал договор двухгодичной давности. Но после событий этого лета запорожский гетман призвал своего друга на третье поминовение Иона Водэ, считая, что пришла пора обновить старые обязательства.
Запорожский гетман Шах был муж разумный и расчетливый, даром, что наружность его тому не соответствовала. Ростом был невысок, глаза имел жаркие, нос - соколиным клювом; улыбался тонко, говорил мягко. На войне почитал за лучшее больше орудовать мозгами, нежели мечом. Старался рассудка хмелем не туманить - много вина не пил. Годился бы Шах в схимники, не будь он таким добрым козаком.
Разумная распорядительность гетмана сказывалась в большом порядке и опрятности, царивших в таборе повсюду - от куреней до конюшен, от зимних хранилищ снеди и питья до стогов сена и ячменных ям. Тем более удивителен был сей порядок и опрятность, что женскому сословию вход к мужьям в табор был крепко-накрепко заказан.
Предусмотрительность гетмана сказывалась и в сделках по продаже коней татарам и ляхам - табунов на днепровских островах было достаточно. Лучшего знатока конских статей и искусней лекаря для коней не было от Днепра до самого моря. Большую пользу гетман Шах приносил запорожскому войску, руководя поимкой и приручением диких лошадей, обитавших в безлюдных просторах.
Скакуны эти вели свое начало от жеребцов и кобылиц, покинувших в древние времена табуны древних скифов и сарматов и размножившихся на укромных островных пастбищах и в пустынных степях. Многие сгибли в суровые зимы, а от тех, что выжили, пошла крепкая порода лошадей с широкими копытами, легко бежавших по болотам, с длинной зимней шерстью, линявшей по весне. Татары охотились на диких коней осенью, когда они нагуляют жиру, и убивали их себе на пищу.
Шах и его запорожские охотники преследовали лошадей неторопливо, окружали в определенных местах и ловили арканом. Прежде всего охотники искали жеребых кобылиц: ожеребившись, те становились совсем ручными, а из их жеребят гетман выращивал наилучших боевых коней.
Не раз татары просили дозволения вступить на землю запорожцев, чтобы купить двухлеток и трехлеток от диких кобылиц. Гетману они дали прозвище "джеамбаш-шах" - "царь барышников". Ногайцам нравилось вести с ним торг и, споря о цене, состязаться с "джеамбаш-шахом" в шутках и острословии; в конце концов они всегда ему уступали, дивясь его мудрости и ясному уму.
Поп Нектарий Балабан отслужил панихиду, читая нараспев молитвы высоким голосом, а потом запорожцы уселись за столы. Но прежде чем начаться шуму и песням, встал гетман Шах и, подняв большой кубок, наполненный старым медом, произнес слово в помин души присноблаженного, пребывающего среди святых угодников Иона Водэ, поборника православной веры и народной правды. И в наступившей тишине раздавались горестные вздохи витязей, воевавших бок о бок с господарем в лето 1574 года.
Шах поклонился Никоарэ, и оба гетмана, не торопясь, осушили чаши. Выпили затем и собравшиеся на тризну воины. Все расселись по местам. Подкова все еще стоял в глубоком раздумье, весь во власти своих сокровенных мыслей; лицо его было бледно от волнения.
– Паны-братья, - произнес он, - сызнова наполните кубки. Выпьем за тех, кто и впредь будет бороться с притеснителями и слугами кривды. Клянусь душою: не посрамлю сабли, доставшейся мне в наследство от брата моего Иона Водэ.
Воины встрепенулись и громкими возгласами откликнулись на этот обет, а когда осушили чаши, все столпились вокруг Никоарэ, и близстоящие подняли его на руки и плечи. Потом полились песни о его подвигах, и кобзари, ударяя по струнам гусиным перышком, подтягивали:
Что за гром в Больших Лугах,
Кто там скачет на конях?
Гетман сам Иван Подкова
К нам с победой скачет снова.
Никоарэ закрыл глаза. Он был в это мгновение счастлив, далек от всех земных забот. Вскоре он ушел с тризны и расположился вместе с гетманом Шахом под развесистой ивой на берегу острова, омываемого днепровскими волнами; растянувшись на ложе из скошенной травы, они обсуждали предстоящее дело.
– До весны, брат Никоарэ, мы постоим здесь. Надо время выждать и подготовиться. Работы будет не мало: оковать телеги, починить, а то и снова справить для них навесы, переменить упряжь и сбрую, сменить ослабевших коней. Уговорились мы посадить на коней пятнадцать сотен. На зиму воины наши разбредутся, но как только расцветут луга и пройдут весенние праздники, все сюда воротятся, и тогда мы выдадим им часть жалованья. А те, что останутся здесь на зиму, получат плату, как только закончат работу; половину платит гетманство, половину - твоя милость.
– Как мы уговорились, так и будет, я ничего менять не собираюсь, подтвердил Подкова.
– Деньги доставит к сроку мой дьяк Раду Сулицэ. А ты не позабыл, что к весне надобно послать на Остров молдаван добрых наставников - учить моих людей ратному делу?
– В наставники пришлем лучших наших воинов.
– А сотников отбери из людей разумных и строгих, знающих порядок - мы вступаем в Молдову не ради наживы, а будем суд вершить над предателями.
– Так и внушим всем. Да ведь и я сам буду рядом с твоей милостью. За слово данное отвечаю головой.
Встали оба друга и обнялись. Из камышей, окаймлявших остров, вылетела, торопливо хлопая крыльями, стая уток и с громким кряканьем понеслась над днепровской стремниной. Шах и Подкова долго следили за их полетом, затем, улыбаясь, обернулись друг к другу. Шах, как и Подкова, не носил бороды, в каштановых усах его уже поблескивало серебро. В прозрачном воздухе плыли легкие паутинки. Поодаль в таборе пели кобзари.
– Слышал я от людей твоей милости, Никоарэ, что собираешься ты завтра обратно к Черной Стене. Что так торопишься? Дни стоят ясные, теплые, давно таких не было. Поедем-ка лучше с нами, поохотимся на тарпанов.