Ночь печали
Шрифт:
— Все только и думают что о маленьком клочке земли. Как же я устала слышать это! И ты говоришь «позже»? Это когда? Когда закончится война, которая все уничтожит?
Как-то Лапа Ягуара сказал, что Коретс напоминает паука, плетущего сеть, и все мухи, попавшие в его паутину, будут съедены. Теперь, когда Лапа Ягуара умер, его слова казались пророчеством.
— Ты не понимаешь, Маакс. Ты говоришь это просто потому, что больше не любишь Кортеса.
Малинцин оглянулась. Лежанка Кай состояла из нескольких циновок, уложенных
— И почему ты вообще влюбилась в него?
— Он позволял мне чувствовать себя живой.
Сейчас это уже не казалось достаточной причиной. Но в то время других причин ей и не понадобилось. До Кортеса она жила в каком-то смутном, непонятном для нее мире и ей казалось, что она находится на дне озера, поросшего водорослями. Кортес позволил ей подняться на поверхность и вдохнуть чистый воздух.
— Он сказал, что отпустит меня. Освободит. Он уже начал освобождать меня.
— Дело не в этом, Маакс. Я знаю, в чем настоящая причина. Ты влюбилась в него, потому что ты сирота, ты искала кого-то, кто позаботился бы о тебе. Что такое женщина без мужчины, Маакс? Как мы можем жить одни?
— И ты, будучи сиротой, решила стать матерью, Кай?
Казалось, что в последнее время увеличился не только живот Кай, но и ее разум. Когда-то она рыдала, не желая покидать дом своей хозяйки, теперь же принимала собственные решения.
— Мне повезло с отцом ребенка.
— Да, это правда.
— Когда ты узнала, что Кортес женат, тебе не показалось, что ты умерла?
— Ты считаешь, я думаю только о себе?
— Да. Почему ты разлюбила Кортеса? — Кай приподнялась на циновке, сгорая от любопытства.
Малинцин облокотилась на руки.
— Я перестала любить его… — медленно сказала она, пытаясь привести свои мысли в порядок, произнося их вслух. — Я перестала любить его, так как он убил очень много людей в один день. И поэтому мне стало неважно, какие ощущения он дарит мне ночью. — Она взглянула на узкое личико подруги, ее прямые блестящие волосы и раскосые глаза. — Однажды я проснулась и поняла, что Кортес плохой человек. Тогда я почувствовала себя ужасно. Возможно, Франсиско подсказал бы мне, как я могу освободиться от этого чувства.
— Исла еще хуже.
— Да, это так, — согласилась Малинцин.
— А Кортес вовсе не такой уж плохой, Маакс. Он очень добр к Нуньесу, хорошо относится к Альварадо, несмотря на все, что тот делает. Кортес не требует от своих солдат риска, на который сам не способен пойти. Куинтаваль был дурак. Он расколол бы войско.
— А как же отрубленные руки тласкальцев, Кай?
— Мы воевали с Тласкалой.
— А Чолула?
— Несмотря
— Кортес выше войны.
— Что может быть выше войны? Убивай или тебя убьют, Маакс. Разве не в этом смысл?
— Но ведь никто из нас не отправился в его страну, чтобы завоевать ее.
— У нас нет таких больших каноэ.
— Ты стала жестокосердной, Кай. Защищая Кортеса, ты обвиняешь всех нас.
— Возможно, у тебя открылись глаза, Маакс, но я пользуюсь очками.
— Как Нуньес?
— Если бы Франсиско имел такие очки!
— Франсиско был свободным человеком, Кай.
— Франсиско не был свободным. — Кай поднялась на локте. — Франсиско не мог жить в мире, созданном его богом. Намного легче верить в богов, требующих жертв, жестоких богов в жестоком мире. Намного легче иметь хоть какую-то причину для страданий, чем не знать, почему ты страдаешь, и ожидать, что кто-то тебе поможет.
— Я не хочу слышать ничего плохого о Франсиско. Мне нужно, чтобы остался кто-то, кем бы я могла восхищаться.
— Я знаю. — Кай сжала ладонь подруги. — Мне тоже очень жаль.
Они готовы были расплакаться из-за Франсиско, ведь им так его не хватало. Сейчас Кай исполнилось двадцать пять лет по христианскому календарю. Будучи старше Малинцин, она научила ту женским премудростям. Сейчас же она выглядела старше своих лет, как будто оставила позади половину жизни.
— Я вот только одного не понимаю, — сказала Маакс. — Почему Моктецума позволяет испанцам оставаться здесь в качестве гостей императора? Почему он проявляет гостеприимство к людям, которые хотят завоевать его страну?
— Он верит написанному, Маакс.
— Если бы я умела писать, я написала бы: «Малинцин — богиня, падите ниц и покоритесь ей!» Но я знаю, Моктецума хочет верить в написанное, потому что в душе своей он уже проиграл. Я вижу это по его глазам. Народ верит в то же, что и император, ибо люди запуганы или слишком ленивы и не хотят верить во что-либо другое.
— А ты не боишься, Маакс?
— Боюсь.
— Когда начнется настоящая война — а Нуньес не думает, что война все-таки начнется, — мы будем далеко отсюда, в Койоакане. Ты можешь уйти туда с нами.
— В земли койотов?
— У Нуньеса есть мушкет.
— Койоакан слишком близко. Все будут знать, где вы. Они найдут вас и затравят.
— Кто станет этим заниматься? Кто будет искать какую-то беременную индианку, Маакс, которая пересечет мост, возвращаясь с рынка на поля? Этого никто не заметит.
— А как же Нуньес? Белый?
— Альварадо часто ходит в Койоакан. Он хочет основать там ферму, чтобы разводить лошадей.
— Всех этих прекрасных лошадей сожрут койоты. А война будет шириться, Кай. Хочимилько, Куэрнавака, Такуба, Тласкала, Ксокотлан — все эти области окажутся охваченными войной.