Ночь печали
Шрифт:
После завтрака Моктецума в сопровождении своих служанок, красивых мальчиков, величественных придворных и знаменитых воинов повел испанских гостей в зоопарк, находившийся к западу от центрального храма, неподалеку от моста, ведущего в Такубу. Император в головном уборе из перьев, одетый в роскошную накидку и увешанный украшениями, ехал в паланкине. Процессия двигалась медленно. Малинцин и Кортес шли с двух сторон от Моктецумы, опустив глаза. Офицеры и их наложницы шагали в самом конце процессии. Моктецума, как внимательный хозяин, попросил Малинцин передать Кетцалькоатлю Кортесу, что его проинформировали об ужасном поступке Лапы Ягуара. Хотя злоумышленник и не служил Моктецуме, он все же считал себя обязанным попросить прощения за то, что такой инцидент мог произойти во дворце его отца, когда Кортес находился под его защитой. Конечно же, будучи бессмертным, Кетцалькоатль Кортес не мог умереть, но сама мысль об этом была чудовищной. Мокетцума заявил, что он смущен тем, что столь неприятная вещь произошла в Теночтитлане. Кроме того, Моктецума поинтересовался, почему Кетцалькоатль Кортес шел пешком, в то время как тоже мог бы ехать в паланкине, увешанном гирляндами. Не пристало ему ступать божественными ногами по земле.
— Великий и прекрасный Моктецума, — начала Малинцин, зная, что чем раньше она начнет этот разговор, тем больше шансов на спасение Лапы Ягуара. — Я слышала о вашем могуществе еще в детстве. Мой отец был чиновником, одним из ваших верных слуг, и я также смиренно считаю себя вашим верным слугой. Ваши щедрость и мудрость известны во всей империи, и потому я осмелюсь просить вас отпустить человека, арестованного прошлой ночью, чтобы он отправился в свое королевство майя на юге и рассказал там о вашем великодушии. Он жалкий раб, направлявшийся прошлым вечером в кухню и заблудившийся. Здесь так много коридоров, и он вошел не в ту комнату. Сейчас он в тюрьме. Это досадная ошибка.
— Что ты ему сказала? — спросил Кортес, переходя на ее сторону паланкина.
— Я высказала восхищение его прекрасным городом.
— Нет, я ведь знаю, что ты просила его спасти жалкую жизнь того мерзавца. Так ты расстроишь императора, и мы утратим его расположение. Неужели ты не видишь, насколько все хрупко. Один неверный шаг, и он может убить всех нас.
— Спроси своего господина, — сказал Моктецума, когда Кортес вернулся на свое место, — какую казнь он предпочтет для злоумышленника. Спроси об этом у моего почтенного гостя.
Малинцин повторила его слова Кортесу.
— Передай хозяину Теночтитлана, донья Марина, передай высочайшему величеству Моктецуме, что мы будем рады, если Лапе Ягуара вырежут сердце.
Малинцин промолчала.
— Давай, скажи ему. Если ты не передашь ему мою просьбу, я задушу тебя собственными руками.
Моктецума ответил, что умереть во время жертвоприношения — это великая честь, а смерть на ступенях храма — знак отваги. Герои, умершие под ножом жреца, отправлялись в дом солнца. Это была необычная просьба, и при других обстоятельствах он не выполнил бы ее, но, так как это была просьба его гостей, а к тому же Кетцалькоатль был богом, и значит, царство Моктецумы стало царством Кортеса, он готов выполнить все его пожелания. Более того, Моктецума заявил, что Кетцалькоатль Кортес и его друзья могут посмотреть на казнь. Сейчас он отведет их туда, где все это будет происходить. Казнь состоится вечером.
Моктецума не преодолевал сто четырнадцать ступеней до вершины пирамиды, так как его паланкин несли четверо мужчин, но Кортес настоял на пешем подъеме. Малинцин и все офицеры, запыхавшись, карабкались наверх. Поднявшись на вершину пирамиды, они увидели три моста, ведущие в город, и дороги, являвшиеся их продолжением, — дорогу в Истапалапан, дорогу в Такубу и дорогу в Тепеаквиллу. Они видели, как по акведукам в город подается свежая вода с Холма Кузнечиков, Чапультепека. На озере Тескоко было много каноэ. На берегу вытянулась линия домиков с соломенными крышами. Сегодня был базарный день, и на большой площади сновали толпы людей. Кортес заявил, что Теночтитлан прекраснее Константинополя и Рима, с ним не могли сравниться Лондон, Мадрид и Париж. В пирамидах, в особенности в той, на которой они сейчас находились, в храме Уицилопочтли, Кортес хотел построить часовни в честь Девы Марии, установить кресты и статуи. Несомненно, это было самое высокое здание в мире. Отец Ольмедо предупредил его, что стоит подождать некоторое время, прежде чем обсуждать этот вопрос с Моктецумой.
Затем их отвели в комнату с двумя алтарями. На одном алтаре стояла статуя Уицилопочтли, бога войны, изготовленная из глины и семян и украшенная драгоценными камнями и жемчугом, а еще увитая змеями из золота. На толстой шее статуи висело драгоценное ожерелье, украшенное резьбой, изображающей лица и сердца. На другом алтаре возвышалась статуя бога подземного мира Тецкатлипоки. Перед статуей на жаровне лежало свежее человеческое сердце. Стены комнаты казались черными от запекшейся крови, но виднелось и свежее красное пятно. Несмотря на воскурения, в этом месте пахло бойней. Внутри ку — так называли самую высокую пирамиду — находилась большая кухня с помещениями для отрубания конечностей жертв. Мясо жертв подавали на стол во время праздника, и отведать этого мяса могли только воины, захватившие пленников.
Моктецума сказал Малинцин, что ему нужно кое в чем признаться ее хозяину. На самом деле он пошутил и им не придется смотреть на то, как Лапу Ягуара принесут в жертву, потому что это уже произошло. Утром на восходе солнца странная просьба Лапы Ягуара была исполнена. Ему вырезали сердце.
— Вот оно. — Моктецума указал на жаровню.
Малинцин чуть не вырвало.
— Твой друг, Лапа Ягуара, уже в доме солнца. Вымытый, одетый в дорогие ткани, он шел навстречу смерти с гордо поднятой головой. Свежая кровь, которую ты видишь на стенах, — это его кровь. Его тело пролетело сто четырнадцать ступеней, и сейчас, пока мы стоим здесь, его разделывают в кухне. Вскоре ты увидишь его голову на куче черепов.
Более того, Моктецума предложил Кортесу отведать голени Лапы Ягуара за ужином, но Кортес вежливо отказался. «Испанцы устали, — объяснил он, — и день был жарким, а потому, возможно, стоит отложить прогулку в зоопарк и на птичник до следующего дня».
Глава 30
Неподалеку от храма и дворцов, в самом центре города, находился птичник — огромная клетка, однако с сеткой столь тонкого плетения и покрывавшей вершины деревьев на такой высоте, что она не казалась клеткой. Придворные садовники взрастили внутри сетки пальмы с побережья, сосны, дубы и ольху с высоких гор. Ручейки, живописные водопады, искусно уложенные груды камней и орхидеи придавали картине идиллический вид. Идеальными рядами были высажены страстоцветы, чей нектар принимали для успокоения нервов. Цветы радовали глаз. По сторонам одной из аллей свисали ветви цекропии, другая же аллея, рядом с которой шелестел шалфей, вела к большой поляне, поросшей травой, и крохотному озеру. Хищных птиц держали отдельно от всех остальных, но в целом каждая из птиц жила в привычных для нее условиях. Орел жил на озере, в центре которого на небольшом острове росла опунция и была построена миниатюрная модель Теночтитлана, — орел и опунция являлись символами империи.
Ни одна другая коллекция птиц в мире не могла сравниться с вольером императора. Придворные летописцы пересчитали их всех. Тут были попугаи, в том числе и ара, и маленькие зеленые попугайчики, туканы с крупными клювами, колибри, чьи крошечные крылья бились с неуловимой скоростью, коричневые зяблики, пурпурные танагровые певуны и еще птицы, которые не летали, а бегали, странно подпрыгивая, а также стрижи, ловившие мух на лету. Некоторых птиц невозможно было увидеть на фоне деревьев, пока они не начинали шевелиться. У одного из черных дроздов небольшого размера имелся красный выступ под клювом. Здесь летали и пересмешники с желтой грудью и белыми полосками на голове. Были здесь и птицы с белыми глазами и вытянутыми хвостами в форме полумесяца, рыжие воробьи, пестрые птицы, птицы с желтыми брюшками и яркими пурпурными полосками, другие пичуги с серыми перьями и синими хвостами, волнистые и гладкие, с заостренными клювами, танагры и перепела всех видов. В коллекцию входили совы, овсянки, сороки, крапивники, розовые фламинго, ленивки, цапли, пеликаны, бакланы, чайки, кораблики, коршуны, соколы, ястребы, грифы, дятлы, птицы бирюзового цвета, пурпурного цвета, с перьями в алую и голубую крапинку. В вольере сидела даже редчайшая птица кетцаль с длинным зеленым хвостом, плоской головой и красной грудкой.
Малинцин следовало наслаждаться пением птиц — низким курлыканьем, мягким кукованием, громким карканьем, радостным чириканьем, щебетанием, трелями. Нагромождением нот, складывавшихся в мелодии, которые напоминали звуки деревянной дудки, всем этим хором птичьего пения. Но изобилие цветов и звуков обрушилось на нее, и она почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Закрыв глаза, она зажала ладонями уши.
Аду, отделившись от группы офицеров, подошел к Малинцин. Девушка подпрыгнула.
— Я не хотел пугать тебя, Малинцин. — Он передал ей два маленьких кусочка ткани, чтобы заткнуть уши.