Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Тебе страшно, Нарцисса?.. – неожиданно спросил Рыжик, и ещё неожиданнее остановил «Паккард» на каком-то непонятном треугольном перекрёстке между затаившейся во тьме громадой цеха, вахтёрской с разбитым прожектором и водонапорной колонкой. Нарцисса, собрав всю свою волю в стиснувшие пушистое нутро муфточки кулаки, повернулась к нему лицом и даже посмотрела в поблёскивающие в полумраке глаза Рыжика. Открыла рот, чтобы ответить: «Нет!», но тут Рыжик чуть подался вперёд, и едва слышным голосом, похожим на осыпающиеся со стен и потолка струйки сухой пыли, сказал:
– А мне страшно, Нарцисса. Хотя внутри уже ничего не осталось, чем можно чувствовать, мне всё равно страшно. И не ври, что тебе нет.
– Ты наш с Элен враг... но пока мы едем, я всё думаю, – Нарцисса, не в силах вынести давящей беспросветной мглы взгляда напротив, чуть опустила ресницы. Ей казалось, что по опаловой, светлой радужке её глаз неумолимо расползаются чёрные пятнышки, затапливая их, словно нефть по весне.
– Я думаю... что, если бы мне пришлось тоже быть частью Пророчества. И делать что-то через «не могу»... Ответ неутешителен.
– Почему же? Насколько я помню свой предыдущий визит в Кирпичное, ты там весьма высоко взобралась по верёвочной лесенке уз. И ловишь высокие ветры, а не палубу драишь... – Рыжик выудил из бардачка свежую, ещё не початую пачку «Честерфилда», неловко выбрался из машины, по щиколотку провалившись в снег, и оперся спиной о дверцу «Паккарда». В неверном лунном свете его лицо приобрело печальное выражение – впервые с тех пор, как Мария выдернула из груди Рыжика ведьмину стрелу. Мир, что походил всё это время для Рыжика на плоскую картинку в контровом свете, с безликими бумажными фигурками и надуманными диалогами, вдруг снова обрёл объём и даже смысл: словно резко навели фокус. «Близится финал, и потому мне дозволено чуть больше, чем просто идти к нему. Идти с той же пустотой внутри, что ожидает меня… там. После всего. Казни фарфоровых кукол – это, право, так скучно... – почти безразлично помыслил Рыжик, прикусывая в углу рта сигарету: без надежды, что горечи табака удастся перебить медно-сольный вкус запёкшейся крови, скорее, с целью согреться тёплым дымом. – Это забавно… что я ещё до сих пор чего-то хочу. Покурить, рюмочку коньяка и шоколада сладкого... ага».
Он выпустил из губ лёгкий дым, запрокинув голову и глядя на Луну. Тихо скрипнула дверца: Нарцисса тоже всё-таки вышла из «Паккарда» и, подворачивая ноги и черпая снег в отвороты своих модных ботильонов, пробралась к Рыжику. Похлопала своей муфточкой по левой фаре машины, устремлявшей упрямый луч света в полную неизвестность окружающего.
– Да, Норд, я вторая принципалка в Кирпичном... и это я послала за тобой офицеров Крейга и Арро, а вовсе не Элен Ливали. Она узнала об этом уже постфактум, – негромко сказала Нарцисса, глядя в перерытый снег. Назвать стоящее рядом существо «Рыжик» у неё попросту не поворачивался язык. Страха не то, чтобы не стало – скорее, его на некоторое время сменило усталое безразличие к собственной судьбе. – Я вообще много чего сделала ради того, чтобы наш клин стал светлее и удобнее для его обитателей. И правильно, что сделала. Но ведь меня вели мои искренние желания, а не навязанная мне воля! Поэтому ответ будет неутешительный: из меня никогда не выйдет Мессии.
– А надо, чтобы вышел?.. – спросил Рыжик у ненастного неба, опять затягиваясь. Нарциссу этот вопрос, мягко скажем, озадачил:
– Ну, как сказать, Норд, всякое случается. Ты ведь, когда был директором в НИИ, тоже наверняка не предполагал, что придётся... исправлять какие-то неправильные вещи в чужом и невероятно нелепом мире? А если и на меня когда-нибудь с ясного неба свалится предназначение? Я не смогу самоотречься ради высших целей... и всё испорчу. Цветок вырос в вечной тени, знаешь ли. Я ведь постоянно хотела быть не второй, и даже не первой принципалкой. А теперь... уже не знаю. Чтобы достичь многого, нужно и представлять собой нечто большее, чем другие.
– Ты не поверишь, но, чтобы достичь многого, достаточно просто случайно оказаться в нужное время в нужном месте, – Рыжик взял себя одной рукой за локоть, задумчиво держа сигарету возле губ. Поднимающаяся над ней струйка дыма была похожа на вопросительный знак... или змейку?
Рыжик еле заметно грустно усмехнулся, вспомнив, как текли сплавом меди с золотом, сияя даже ночью, его живые локоны... когда-то очень давно. В другой жизни, с другим именем – а теперь у него нет ничего, совсем ничего, даже веры в то, что что-то появится или изменится.
– Только вот, – продолжил он, жестом пальцев с сигаретой прерывая попытавшуюся что-то возразить ему Нарциссу, – этого недостаточно, чтобы удержать, и тем более преумножить то, чего ты достиг в счастливое одночасье. И за это я уважаю Элен Ливали – ей удалось.
– Я думала, ты её ненавидишь, – осторожно заметила девушка, искоса глядя на тонкий, какой-то нездешний профиль Рыжика, окроплённый неверным светом играющей с облаками в пятнашки Луны. Ей неожиданно страстно захотелось продолжить путь, чтобы как можно скорее оказаться в знакомом до последнего кирпичика, ярко и празднично освещённом здании интерната, а не в этом неуютном межмирье, в странном состоянии полпути.
– Я сейчас докурю, и поедем дальше, – равнодушно сообщил Рыжик и по-кошачьи почесался лопатками о дверцу «Паккарда». В тонкой и уже кое-где рваной блузе ему было не то, чтобы холодно – просто неуютно. Впрочем, как и в мире в целом – так что толку сетовать? Не поможет. Помолчав и глядя, как завивается вокруг его пальцев дым, Рыжик неохотно добавил:
– Ненависть – сильное чувство, Нарцисса. А Игла не знает никаких чувств, когда шьёт. И то, что я страшусь этого – в ткань, на изнанку и снова обратно, с нитями чьих-то судеб, пропущенными сквозь меня – то, что я этого страшусь, это... Ненормально, по сути дела. И от этого лишь хуже. Всё, хватит разговоров. Садись, поедем. Мне стоило бы бросить тебя там, у этих детей с аллеи Прогресса, потому что я отлично знаю дорогу в интернат и не имею ни малейшего отношения к службе такси... узнала бы, наконец, что бывает, когда приходит время оплачивать счета и гасить кредит. Но ты всё равно узнаешь... уже немного осталось. Нар-цис-са, – произнёс он почему-то по слогам, и нырнул обратно в «Паккард», бросив окурок на снег – словно точку поставив.
Больше до самого Кирпичного никто из них двоих не проронил ни слова.
Вот в чём вопрос
– Камилло, – сказал Поль каким-то странным, похожим на всхлип кричайки голосом, и дымная белёсая тишина испуганно дёрнулась в разные стороны, словно потревоженная стая студенистых медузок. Диксону уже не нужны были другие слова, долгие объяснения и даже жесты: он всё понял с одного этого переломанного вдоха. И рванулся к дверям, дёргая шпингалету и рыча сквозь зубы от нетерпения, пока медные провода, послушные воле Бониты, расплетали свой узор на створке.
Сбивчивый негромкий говорок Поля рассыпался вокруг по белому кафельному полу, бессильно отскакивая от сознания Диксона, словно градинки:
– Камилло, я бегом к авто, вытащу генератор накачки поля. А ты пока присмотри за Элен, чтобы она не задумалась, почему наше поголовье резко сократилось вдвое... дай мне ключи от «Паккарда», пожалуйста, Камилло... скорей, ключи...
– А?.. – Диксон сладил с защёлкой и вылетел в коридор, едва не опрокинув отиравшуюся под дверью укоризненную Селию. Полю пришлось ухватить старикана за край его разноцветного, растянутого свитера, чтобы Камилло не унёсся одновременно в десяти взаимоисключающих направлениях. Диксон недовольно дёрнулся, требуя отпустить. Бонита послушно разжал пальцы и ещё раз сказал «Ключи мне дай»; Камилло распушил усы щёткой, чутко вслушиваясь в долетавшие снизу звуки.