Ноша избранности
Шрифт:
Лёгкая усмешка тронула губы хозяина. Он широким жестом указал пришельцам на стойла, на веранду:
– Проходите, поболтаем. Эй! Старуха! Принеси поесть гостям. И выпить.
– И каких-нибудь объедков этому псу, - Гастас дёрнул за ремень, подтягивая пленника.
– Собачник?
– Собачник.
Гастас поставил коней под навес, к яслям с сеном, разнуздал их. Тут же в длинной колоде плескалась нагретая на солнце вода. Раба он привязал рядом под навесом, как собаку. Размотал ему руки и тут же связал снова, но впереди. Потом за руку повёл Аню на веранду.
Голые столы просто светились от чистоты, как и доски помоста. Скамьи же и лавки стояли тёмные, тяжёлые. Гастас усадил спутницу, сел сам. Женщина лет тридцати в серо-белом платке, серой рубахе с длинными рукавами и длинной прямой, буро-рыжей, полосатой юбке с полотняным передником поставила перед ними глиняные кружки для пива, похожие на маленькие, широкогорлые кувшинчики, тарелку с уже причерствевшими пирогами, кувшин с каким-то питьём.
– Можно мне воды?
– попросила Аня, не испытывавшая доверия к местному алкоголю. Женщина молча кивнула и через несколько минут рядом, на столе появился ещё один кувшин: влажный, дышащий прохладой глубокого колодца.
В пирогах оказалась рыба, запечённая как есть: с чешуёй, головой, костями и потрохами. Для того, чтобы есть её - существовал целый ритуал. Во-первых, пирог полагалось "раскрыть", аккуратно срезав и сняв верхнюю корку. С рыбы лежащей в пироге, как на блюде, пластом снималась кожа с чешуёй, мякоть съедалась вместе со снятой коркой, как с хлебом, вприкуску. Выбранные кости и потроха выкидывались вслед за чешуёй. Оставшаяся рыбная мякоть доедалась с нижней коркой, как бутерброд и чешуя здесь становилась проблемой, но не такой уж серьёзной чтобы прекращать еду. По сравнению с недавней, жёсткой, грязной кашей из размола и колючей, застревающей в горле остью, чешуя не стоила внимания. В считанные минуты на столе перед едоками выросла целая гора костей и шелухи. Из любопытства, Аня попробовала хмельной напиток из кувшина. Он оказался мутным, отдавал мукой, дрожжами, пенился и пощипывал язык. Что-то среднее между пивом и бражкой. А рыбка в пирогах - ничего. Не смотря на чешую, жирненькая, вкусная. На одной даже останавливаться не хочется. Вон, Гастас, второй пирог потянул.
Покончив с третьим пирогом, Гастас отодвинул блюдо, обхватил кружку всей пятернёй. Служанка аккуратно смела со стола в передник рыбью шелуху, не просыпав на пол ни крошки. Хозяин пододвинул грубый табурет, сел напротив гостей:
– Рассказывай.
– Если по порядку, - парень отхлебнул из кружки пива, - то мы шли с караваном из "Дальнего" в "Вороний город". Сюда, в "Пристепье", заходить не думали. Двенадцать дней назад на караван напали собачники. В тот день наш десяток шёл пешим. Мы и остались. Караван ушёл. Мы задержали собачников, насколько смогли. Двоих собаки загрызли сразу. Кого-то покусали. Вначале было ничего. Потом раны воспалились. Собачники добили Тропа, затем - Карка. На очереди был я. К моему счастью в тот день эти звери захватили госпожу Анну и её друзей. Какой-то маг закинул их в эти степи. Госпожа Анна вылечила меня. Но, уже к несчастью, тот щенок положил на неё глаз. В общем, он увидел мою повязку (госпожа Анна порвала для неё своё головное покрывало) и взбесился. Щенок наябедничал отцу и нас приколотили на ночь в степи. Надеюсь, что должно было последовать за этим - никому объяснять не надо?
– Да понятно, - отозвался один из посетителей. Все они собрались у стола рассказчика.
– День бегать на привязи за всадником, а вечером - поддержал его сосед, - собачий котёл.
– Вот госпожа Анна, - продолжил рассказ Гастас, - и не захотела дожидаться утра. Она освободилась от цепей сама, освободила меня и мы - бежали ...
– Освободила от цепей?
– с сомнением покачал головой Тадарик.
– Если она так легко могла снять цепи, и бежать, то почему не сделала это сразу?
– Потому что я не знала куда идти, - вставила свою реплику Аня.
Быстрый и тяжёлый, как удар взгляд хозяина дома, заставил её прикусить язык.
– Не зная дороги, - далеко не убежишь. Так решила госпожа Анна.
– Гастас не раздумывая пришёл на помощь спутнице.
– Проводником стал я.
– Очень разумно для женщины. Пусть даже и ведьмы, - вынужденно согласился хозяин.
– Так вы бежали? И собачники не послали за вами погоню?
– Конечно послали. Иначе на ком бы мы приехали в город?
– Так!
– Тадарик вскинул руку, придерживая рассказчика.
– За вами послали двух всадников и ты одолел их голыми руками? В это можно поверить. Как воины, собачники стоят не дорого.
– Тадарик, посмотри на раба, на лошадей, на мою броню...
– Я говорю: я верю тебе. Но неужели эти храбрецы, погнавшиеся за вами, не пустили по следу собак?
– Конечно пустили. Двух псов.
– И?
– Псов пришлось убить.
– Голыми руками?
– Голыми руками.
– Тадарик! Да он же врёт нам в глаза! Да если он такой боец, что безоружный одолел двух псов, то почему он не сделал этого будучи при оружии и в доспехах, когда остался в степи?!
– Тадарик, - Гастас опустил глаза, стиснул кулаки, но голос его оставался тих и ровен.
– Почему ты позволяешь оскорблять гостя в твоём доме?
– Ну-у-у ...
– Как бы в раздумье протянул "Медведь".
– Ты тоже не веришь мне. Хорошо, - на стол лёг нож в ножнах.
– Никто не отрицает, что ты убил человека, - возмутился тот же посетитель. Гастас его реплику проигнорировал:
– Сколько он, по-вашему стоит?
– Ну, - хозяин взял клинок, освободил от кожаного чехла, повертел в руках, любуясь багрово-сизым, матовым блеском металла. В усах бывалого воина пряталась снисходительная усмешка: мальчик зря горячится. Но если он так хочет заплатить - пусть платит.
– Не меньше пяти золотых.
– Ставишь против хотя бы три?
– Обижаешь. Зачем три? Ставлю пять. Разве я похож на крохобора?
– Так вот: нож против пяти золотых за то, что собаки были убиты.
– Идёт. Какие доказательства? За ними далеко идти?
– До конюшни.
Широкий, хозяйский размах:
– Конюшня рядом.
Гастас не спеша спустился с веранды, прошёл через двор, снял со спины Аниной лошади тюк, принёс его, развязал ремни, снял кожу, в которую тюк был завёрнут, развернул. Две собачьи брони и "костяной" панцирь кочевника ковриками расстелились на полу. Зрители, как завороженные трогали и гладили сизую бронзу бляшек и колец. Хозяин сидел над ними, широко расставив ноги, упершись кулаками в бёдра и чуть покачиваясь. Сейчас он уже напоминал не медведя, а оглушённого быка.
– А кто подтвердит, что собак убил именно ты? Может быть они сами... того?
– попытался разрядить обстановку ещё один посетитель.
– Точно! Сами подавились, сами померли, а Гастас только броню с них снял, - опять не удержавшись, съехидничала Аня.
– Цыц!
– рявкнул хозяин снова уподобляясь медведю, на этот раз разъярённому.
– Вот брони. Сами собаки сдохнуть не могли. Значит, их убил Гастас.
– А я не говорил, что прикончил собак, - упрямо возразил ему парень.
– Я только сказал, что псов пришлось убить.