Ноша избранности
Шрифт:
– Алевтина, зачем ты так себя ведёшь?
– А что госпожа хочет от подлой рабыни?
Алевтина рыдала, истекая слезами, как прохудившаяся водопроводная труба. И Аня, к своему удивлению, осознала, что слёзы подруги больше её не трогают. Может быть потому что она уже не девочка из гуманного, благополучного мира и кое-что знает о настоящем, неподдельном страдании?
Мужчину буквально колотило в лихорадке, но сознание его было ясным. Аня с Гастасом раздели больного. Зрелище оказалось не для слабонервных: на теле человека живого места не было: глубокие, багровые и свежие кровоточащие рубцы, чугунно-чёрные с синим кровоподтёки. Плохо, но ...
– Били?
– спросила Аня, хотя и так всё было ясно.
– Да, - отозвался за друга Гастас.
– Когда?
– Вчера. Бичом, - после паузы отозвался больной.
Аня прощупала бока, грудную клетку. Рёбра вроде бы все целы. Ушибы и раны само-собой в наличии, но переломов нет. Свежим, ещё тёплым спиртом Аня обработала все повреждения. Лагаст скрипел зубами, но молчал. Визг среди здешних мужчин явно был не в чести. Аня даже попросила его:
– Если боль острая - ты говори. Под такими опухолями пальцы толком ничего не чувствуют.
На эту просьбу мужчина хрипло отозвался:
– Пока, терпимо.
– Лихоманки у тебя не было? Это когда вот так трясёт ежедневно в одно и тоже время? И морозит, как сейчас?
– Нет.
– Уже это хорошо.
Первое в таких случаях - повязка. Второе - питьё. Те же веточки малины с валерьянкой. Пользы немного, зато вреда нет. Там, где кожа цела - тело можно обтереть. Хотя бы водой. Это собьёт температуру. Здесь даже аспирина нет. И спать. Сон - главное лекарство. Кровать стоит в тени, дождя не предвидится, в саду тихо, но мужчина никак не может успокоиться. Что-то говорит сбивчиво. Не иначе начинается бред. Машет руками. Ладно. Есть ещё одно средство. Как раз полбутылочки накапало.
Аня отсоединила один флакон и подставила другой. Отдельно, в кружку налила немного бражки, в другую - плеснула из бутылочки грамм пятьдесят, для начала, вручила обе ёмкости Лагасту:
– Держи. Выпиваешь из этой всё и сразу. Залпом. Запиваешь бражкой. Для начала. И спать. Твоё лекарство сейчас - сон.
– Не могу уснуть...
– Выпьешь и уснёшь. До утра.
– А потом?
– О "потом" поговорим утром. Пей.
Выглядело всё так, будто здоровенный мужик не глоток самогона проглотил, а получил дубиной по башке. Он вскинулся, выпучив глаза, захрипел, замахал руками. Аня поспешно поднесла ему к губам чашку с бражкой
– Пей же!
– Что это было?
– Винный спирт. Для тебя "Вода жизни". Запивай же.
– Я сей-час ...
Минут через десять "приём лекарства" повторили. Лагаста "повело", но Аня, для надёжности отмерила ему третью порцию.
Гастас некоторое время растерянно топтался у кровати с больным:
– И что будет?
– Завтра проснётся.
– Здоровым?
– Не всё сразу. Но будет лучше, чем сегодня.
– А он ...
– Не умрёт. Обещаю.
– А как же моя свобода?
– напомнила о себе Алевтина. На этот раз Гастасу.
– Уйди, - сухо отозвался парень.
– Я не могу быть рабыней...
– Будешь надоедать - продам.
– Аня, да я же ...
– А он может. Он - господин, - вклинилась сочащаяся ехидством рабыня.
– Но, Аня!
– И к госпоже Анне приставать не смей, - теперь разгневанный парень смотрел на Алевтину в упор. Верхняя губа его брезгливо дёргалась.
– Зная своё место, ... рабыня!
И опять Ане не захотелось заступаться за подругу. Тина, конечно не рабыня, но ... нельзя же вести себя столь бесцеремонно. Будет ей вольная. Но не сию же минуту!
– Можно я останусь здесь с ним?
– Гастас никак не может успокоиться. Чтобы так, с нескольких глотков, человек провалился в сон? Что же это за средство-то такое?
– Нельзя, - сухо отвечает Аня.
– Теперь за больным буду смотреть я.
..............................................
– Вы жестоки, госпожа Анна, - в глазах служанки укор.
– Нет, - возражает Аня.
– Таковы правила лечения. И... зачем мужчина на женской половине дома?
– А ...
– женщина в недоумении смотрит на больного.
– Он - спит и будет спать до утра.
– Он пьян в дрова, - поправляет Аню Алевтина.
– это надо же додуматься: самогон бражкой запивать!
– Какая разница, как я его усыпила?
– отмахивается Аня.
– Считайте, что его здесь нет. А Гастасу тоже не мешало бы лечь спать, но как его заставишь? Подумает, что я считаю его слабаком, обидится.
– Это вы верно сказали...
– хозяйка словно размышляет вслух.
– Но и вам бы лечь...
– А почем бы и нет?
– соглашается Аня.
– Выгонка заканчивается. Новую порцию я ставить не буду...
– Ты бросишь больного в саду, без присмотра...
– Зачем бросать, Тина?
– Аня вдруг понимает, что безумно устала и хочет спать.
– Я лягу здесь в саду. Только одеяло возьму в доме...
– Нет, нет, госпожа, не вставайте. Сейчас всё будет делано!
– Несколько фраз на языке собачников и Ириша срывается с места, как подброшенная. Следом за ней в дом спешит хозяйка. Аня провожает их взглядом и невольно ловит себя на мысли, что немало "цивилизованных", двадцатилетних толстух могли бы позавидовать стройной фигуре отнють не юной женщины века камня и меди.
– Они тебя здесь разбалуют, - ворчит Авлевтина, опять задетая за живое.
– Смотри, не возгордись.
– Ты не позволишь, - отмахивается Аня. Неожиданно для себя, Тина чувствует себя польщённой:
– Ну да, я же тебе настоящий друг.
..............................
Через десять минут Аня спит на груде овчин, как на матрасе. На всякий случай, хозяйка прикрывает гостью плащом. В ногах госпожи устраивается Ириша. Хозяйка уходит в дом. И Алевтина опять остаётся одна. На веранде гомонят мужчины. Шум доносится даже в сад. Скучно. Делать абсолютно нечего. Разве что освежиться у кадки с тёплой, нагретой солнцем водой. Вечереет. Шум на веранде усиливается. Слышен громогласный рык Тадарика. Сегодня торг за воротами закончен. И вообще, чего она здесь торчит? Там - веселятся, а она - скучает.