Ноша избранности
Шрифт:
– Я слышала, что здесь сделка считается необратимой только после того, как один из участников потратит хоть что-то из полученного. Не знаю, что хотел приобрести Владыка мёртвых, но использовать приобретённое он не использовал. Так же и с моими друзьями. Мы хоть и не знали, что продали, но и монетки из платы не успели потратить. Судьбе было угодно забросить нас в пустыню, а в пустыне негде тратить. А потом все эти монеты достались вам.
– То есть вернуть их Господину вы не сможете.
– Не хитри, вождь, - вклинился в спор Гастас.
– Все известно, что передать золото вам, всё равно, что вручить его вашему Господину. Лично. В руки. Судьба хорошо посмеялась над вами.
– Но монеты-то они взяли...
– Не заботься обо мне, вождь, - приняла его реплику Аня.
– Позаботься лучше о своём народе. Не кажется ли тебе, что здешние земли неблагоприятны для твоего племени? Здесь ты потерял пять воинов, здесь ты потерял трёх собак...
Судорога прошла по лицу кочевника:
– Ты слишком умна, женщина. И ты - девственница. Не тебя ли возжелал Владыка? Если это так, то путь твой предопределён, как бы ты не сопротивлялась ему. И каждый, кто пойдёт с тобой, разделит твою судьбу. Впрочем, с кем я говорю? С наёмником, который не знает: переживёт ли он ближайший день? С глупой женщиной, не способной преклониться перед чужой мудростью?
– Люди любят преувеличивать свою мудрость, - отозвался Гастас.
– А вот способен ли ты, сам расслышать добрый совет? Ты встал на пути госпожи Анны и лишился сына.
– Да, - глухо согласился Седобородый.
– Он погиб?
– Он жив, но он - раб. И тебе его не выкупить.
– Значит он умер. Ты прав, наёмник, глуп не тот, кто ничего не знает, а тот, кто знает всё, но для других. Я не хочу больше говорить.
Молчание тянулось и тянулось. Никто не смел нарушить его, пока в ворота не вошёл караван. Верховой воин вёл за собой пять нагруженных коней. Разбрёдшиеся было по двору наёмники, подскочили и теперь настороженно следили за пришельцами.
Коней осматривали на редкость придирчиво, но придраться ни к чему не смогли. Безупречны. Все три. А вот двух последних коняшек иначе, как клячами назвать было нельзя.
С коней сняли груз: доспехи из твёрдой кожи. Два - с нашитой бронзовой чешуёй, четыре - с костяной.
– Мы договорились ...
– возмутился Гастас.
– Разве? О бронях мы не договаривались.
– Я сказал, что хочу наши брони, то есть медные, а не костяные. И ты ничего не возразил.
– Мои люди медные брони не нашли. Так что, если хочешь, иди и ищи сам.
– А если я их найду?
– Они будут твоими. Так ты идёшь с нами?
– Зачем?
– Искать, - ответ граничил с издёвкой. Вождь не сомневался, что юноша не посмеет сунуться в такое осиное гнездо, как лагерь собачников.
– Я их уже нашёл. Вот!
– не скрывая торжества, Гастас ткнул рукой в одного из собачников.
– Это моя, а вон та, - палец указал на второго телохранителя Седобородого.
– Лагаста. Я их нашёл. Могу я их забрать?
Вождь выругался, что-то пролаял своим спутникам. Те, ворча, принялись стаскивать доспехи.
– Но две брони всё равно костяные, - уколол своего оппонента Седобородый.
– Пусть, - согласился Гастас.
– Без уступок нет торга. Теперь смотрим мечи.
Клинки тоже оказались не ахти. Два - так вообще не заклёпках. Такими в бою можно только колоть. Попробуешь рубить, - после двух-трёх ударов лезвие отлетит от рукоятки. Гастас брезгливо перебирал этот лом, выискивая клинок поприличнее, для себя. Воин, лишившийся доспехов, подошёл к нему, показал свой меч:
– Скажешь, что он тоже твой?
Гастас бросил быстрый взгляд на оружие:
– Не скажу. Мой меч был из красной меди, а у тебя медь седая.
– Да, это седая бронза и красную медь она рубит так же, как дерево. Ты неплохо бился вчера, но будь там я с этим мечом, не они, а ты лежал бы здесь. И когда мы с тобой встретимся...
– Они, - Гастас кивнул в сторону убитых, - слишком понадеялись на собаку. А у меня, в следующем бою, в руках, могут оказаться не два красных меча, а меч и щит. А дерево оно тоже разное бывает.
Впрочем, эта перебранка уже ничего изменить не могла. Обмен произошёл. На двух одров кочевники погрузили четыре тела, накрыв их длинными попонами. Воины заперли за недобрыми гостями ворота и Гастас наконец-то смог обнять спасённого друга: "Здравствуй, брат".
Мужчины убрали со двора доспехи и оружие, разнуздали лошадей, поставили их в стойла. Гастас и его побратим о чём-то тихо говорили, сидя в тени на веранде и никак не могли наговориться. Из стойла выползла сонная Алевтина, вся помятая, в соломе, сама подошла к костру, сама взяла миску, налила похлёбки. Равнодушно и деловито, без намёка на возможность скандала.
Аня, Ириша и хозяйка отправляются завтракать в сад. Мысли девушки непрерывно вертятся вокруг лекарств. Где взять травы? Где найти хоть какой-нибудь антисептик. Хотя бы спирт. А ведь это идея. Аня вспоминает о лудильщике. Мастер наверняка сможет сделать и спаять всё, если объяснить, что именно тебе надо. Ну, это не вопрос. Вопрос в деньгах. У Гастаса они теперь есть, а он не раз предлагал ей то тот, то другой подарок. Но прямо попросить о деньгах!
Самолюбие, изображая из себя скромность, бунтует: "Мне? Просить?" Здравый смысл возражает: "А как же лекарства? Без них ты - никто. И вообще, что здесь такого? Ну, хочет парень вернуть долг, как он его понимает, позволь ему сделать это". Довод веский. Аня отправляется на веранду.
– Гастас, мне деньги нужны. Много.
Удивила юношу просьба или нет, - не поймёшь. Он прерывает беседу, достаёт и передаёт ей большой золотой в виде пластинчатого, незапаянного кольца с насечками и только после этого замечает:
– На рынок вам одной идти нельзя. Особенно сейчас.
Всего одна просьба и монета у неё в руке. Большой золотой. Аня уже знает ему цену и потому буквально цепенеет от удивления: в жизни никто и никогда не выполнял её просьбу так быстро, без намёка на возражения. От удивления она едва, едва расслышала обращённую к ней реплику и отвечает растерянно, не слишком осознавая, что говорит: