Ноша избранности

Мизина Тамара

Один "шпион" корчится на земле, второй - обезоружен и прижат к забору. Ещё минута - двое крутят пленным руки, а остальные рубятся рядом с командирами. К ней пробирается Алевтина:

– О Боже! Ты вся в крови! И лицо, и руки и ... Прямо как вампир из фильма!

– Мерлузия?
– Шепчет Аня. Голос от волнения покинул её.

Злая усмешка бежит по лицу подруги:

– Точно. Мерлузия - кровопийца.

Бой закончен. Победа. Воины волокут к забору трупы собачников.

– Один сбежал, - ворчит кто-то из вояк.

– Лучше быть не может. Гонца слать не надо, - обрывает его Гастас.
– Ого! Двое пленных!

– Одного зацепили.

– Не сдохнет

до завтра.

Тадарик с опаской пинает стынущий труп собаки:

– Что? Обоссались со страху? Вояки!

Аня с удивлением смотрит на него, и вдруг этот нахал и рубака отводит глаза. Ба! Да он тоже струсил. Пусть и в первое мгновение. И ему безумно стыдно.

– Стражу надо звать.
– говорит он уже буднично и безразлично.

– Не надо, - возражает ему Гастас.
– Забираем всё и всех с собой. Дадим собачникам возможность решить дело миром.

– Идёт. Но сдерём с них всё, в том числе и их шкуры.

– Это уж как получится, - кривится Гастас.
– Ему неприятно вспоминать о неудачном, утреннем торге.
– Госпожа Анна, вы ранены?

– Я?
– растерянно переспрашивает девушка.
– Вроде есть чуть. Разве в такой темноте разберёшь?

– Домой, - командует Тадарик.
– Собаку, трупы и пленников - с собой.

Четыре воина, - четыре ноши. Тадарик с мечом впереди, Гастас - прикрывает. Аня кое-как разогнула сведённые судорогой пальцы, вернула нож в ножны. Алевтина косится на неё, но молчит. И на том спасибо.

Ворота в доме, по ночному времени заперты, но на хозяйский стук открываются без промедления. Рабыня, в ожидании господина, легла, как собака, под дверью.

Тадарик врывается во двор, как вихрь, подхватывает служанку, кружит на руках:

– Ждала?! Знаю, ждала! Эй! Сони! Где вы там? Хватит дрыхнуть! Старуха, где вода? Где факелы?

Ноги рабыни касаются земли и она опрометью бросается выполнять приказ, налетая в темноте на Иришу. Несколько слов и девочка хватает ведро, бежит к колодцу, черпает воду, льёт её на руки Ане. Хозяйка приносит охапку факелов, зажигает их, укрепляет в гнёздах на столбах веранды, освещая двор, тоже хватается за ведро.

Аня смывает с рук кровь. Свою? Собачью? Какая разница. Угваздалась она знатно. Левую руку начинает саднить. Значит ранки всё-таки есть.

– Хозяйка, - обращается она к оказавшейся рядом женщине, - Принеси мне мои инструменты и чистое, старое полотно. Раны перевязать. Так!
– давя внутреннюю робость, она повышает голос, обращаясь ко всем сразу.
– У кого, какие раны - показывайте сразу. Ощупывать каждого мне некогда!

Досталось многим. Даже Тадарика, не смотря на щит и доспех пометили порезами. Впрочем, сей медведь на такие пустяки плевать хотел. Шрамом больше, шрамом меньше, - для него не вопрос. У Гастаса - ни царапины. Вёрткий. А вот четвёрку попятнали. Двоих, так даже и неплохо. Опалив на огне кривую иглу, Аня штопает раны ошпаренным, конским волосом, накладывает повязки. Левую, поцарапанную собачьими зубами руку, ей перевязала Ириша. Алевтины на дворе нет. Девушка заявила, что боится крови и ушла в дом, отдыхать.

Больше всего Ане пришлось повозиться с пленными. У одного-то так, пара неглубоких порезов, а вот второй - плох, хотя и небезнадёжен: ключица перебита, рука разрублена. Не перевязать, - человек за ночь кровью истечёт, а он живым нужен.

Тут же, увеличивая суету, собрались разбуженные постояльцы. Окружили дохлого пса - как прилипли. Раздвигая их, Тадарик подошёл к главному трофею. Примерился, поднял двумя руками, словно взвешивает. Вдруг, подхватив тушу, швырнул её в одного из зевак. Эффект оказался предсказуемым. Завизжав,

здоровый мужчина отпрыгнул в сторону. Тадарик аж плюнул от досады, обратился к Ане: "Госпожа Анна, покажите этим трусам, как надо". Аня не успела толком понять, чего от неё хотят, а дохлая собака уже летела на неё. В какой-то миг девушке показалось, что пёс ожил. Она резко упала на одно колено, сжалась, прикрыв голову левой рукой.

– Поняли?
– загремел Тадарик на весь двор.
– Не грудью встречаем, а опускаемся на колено, склоняемся пониже, пса принимаем на щит, и бьём в пах. Туда, где нет брони. Учитесь, пока есть у кого, если жить хотите. Как эта падаль, - перенёс он своё внимание на раненого собачника.
– До утра доживёт?

– До утра доживёт, а если рана не воспалиться, то и дальше жить будет. Ключица и рука срастутся через месяц.

– А если рана воспалиться?

– Пятьдесят на пятьдесят.

– То есть?

– Или выживет, или помрёт, - ответила Аня, ставя рядом с пленниками долблёнку с водой.
– Он крови много потерял. Ему пить надо. Это уменьшает страдания. Думаю, на сегодня - всё.

– Тогда всем спать!
– громко, на весь двор объявляет Тадарик.
– До утра - всего ничего, а вставать нам - рано. Да и гости завтра пожалуют.

Пленников посадили на цепь, как собак и оставили во дворе под стеной у конюшни. Воины легли спать на веранде, Тадарик и Гастас ушли в дом. Ириша провела Аню в сад, помогла раздеться, вымыться у долблёнки в тёплой, не успевшей остыть воде, смыть с тела и волос пропитавшую их кровь. Тут же, в долблёном корыте девочка замочила окровавленную одежду, принесла чистую рубаху взамен, после чего потащила к ... настоящей кровати: деревянный короб на подставке, со стопкой овчин внутри, застеленных чистым полотном и одеяло из толстого сукна. Аня легла и провалилась. В кровать и в сон. На рассвете её разбудил дикий визг Алевтины.

Глава 7. Цена вопроса, или вопрос цены.

Алевтина проснулась перед самым рассветом. Опьянение оставило её, и кошмары, как следствие "весёлой пирушки", тут же набросились на беззащитное сознание: огромный, оскалившийся пёс, придавивший и треплющий Аньку. Та же Анька, с перекошенным лицом, вся в крови и с окровавленным ножом в руке, бой, окровавленные трупы у забора. Разве можно спать с такими снами? Но и просто полежать в темноте, тоже не получилось. Полезли воспоминания: оскорбительное невнимание мужчин. Не всех, а именно тех, кого она хотела заинтересовать, точнее того.

Смердящий гноем и застарелым потом полутруп, помывшись и переодевшись, оказался редкостным, синеглазым брюнетом с киношной внешностью. И этот потрясный мэн - Алевтину в упор не замечает. Он, видите-ли, Анькин парень. Анька, кстати, тоже начала наглеть: кричит по каждому поводу, ведром ударила. Даже платье давать не хотела, мол хозяйскую рабыню это обидит. Это рабыня-то, да ещё и обидится.

От огорчения, Алевтина заворочалась на жёсткой скамье. Что за дом! Здесь даже кроватей нет и все вынуждены спать вповалку. Она готова была расплакаться от досады и жалости к самой себе. И ведь ни у кого здесь сочувствия не дождёшься. Даже серая мыша - Анька, вечно игравшая для яркой и блестящей Алевтины роль безмолвного задника и удобной жилетки, почерствела настолько, что ничего слушать не желает. Или у неё вконец крышу снесло, от всеобщего мужского внимания? А синеглазый брюнет Гастас - Анькин парень. Она, видите-ли ему ножку перевязала и он ей по гроб жизни благодарен будет.