Ноша избранности
Шрифт:
– Гастас, познакомься, это - Заморыш.
Малявка поднимает голову, на лице её отражено откровенное недоумение. Слабая улыбка тронула губы юноши:
– Заморыш?
– Жаль, что мы не понимаем друг друга. Я даже имени её не знаю.
Гастас заговорил, девочка ответила. Обмен фразами. Улыбка освещает измождённое детское личико.
– Что ты ей сказал?
– Спросил о имени, о том, откуда она.
– И?
– Она не знает. Её украла собака, а имени у неё не было никогда. Родители звали её "дочь".
– Понятно: эй ты как там тебя.
– Во многих племенах у женщин нет имён. Ещё я сказал, что теперь ты её госпожа и что ты очень огорчена её худобой. И чтобы не огорчать тебя, - ей надо хорошо есть. Ну и то, что сегодня она просто обязана отдохнуть как следует.
Аня задумалась:
– Гастас, как ты думаешь, я могу дать ей имя?
– Конечно. Называй её как хочешь.
– Тогда пусть она будет "Ира" или "Ириша".
– Так Ира или Ириша?
– Понимаешь, у нас имя человека меняется с возрастом. Есть основное имя: "Ира" и от него образуются другие имена. Маленькую девочку, например, зовут "Ирочка". "Ириша" - это имя для её возраста, а взрослую женщину зовут "Ирина".
– Значит она теперь не "Заморыш", а "Ириша"? Хорошее имя.
Опять короткий и непонятный диалог. Девочка энергично кивает, потом вслух, по слогам произносит новые слова, почти пропевая их:
– И-ри-ша, И-ри-на, гос-по-жа Ан-на!
– повторяет с полупоклоном, - Гос-по-жа Ан-на!
– А меня ты не хочешь представить?
– обиженно поинтересовалась Алевтина. Аня перевела взгляд на подругу:
– Гастас, это Алевтина. Она, как и я, из России. Её имя делится пополам. Для друзей она или Аля, или Тина.
Алевтина встала из-за стола, с очаровательной улыбкой протянула парню руку:
– Очень приятно. Для вас я просто Тина.
– Хорошо, - равнодушный взгляд скользнул по лицу и обтрёпанной одежде девушки.
– Госпожа Анна, не хотите прогуляться по городу?
– С удовольствием.
Алевтина просто захлёбывалась от возмущения, но пожаловаться было некому. Аню увёл её кавалер, а для Ириши городской язык пока что тайна за семью печатями.
Городские улицы, теснота, на городской площади беженцы на телегах, лавки, покупатели, зеваки. Гастас шёл не торопясь, не пропуская ни одного прилавка, хотя и смотрел на товары явно скучающими глазами. Иногда в его взгляде, брошенном в сторону проскальзывала хищная радость. Проследив за одним из таких взглядов, Аня вздрогнула, обнаружив одного из собачников. Мужчина переоделся, но не мог ни изменить лица, ни скрыть распирающей его ненависти.
– Они следят за нами?
– Конечно.
– А не нападут?
– Здесь? В толпе? Не посмеют.
Аня зябко поёжилась Она-то не была так самоуверенна. Впрочем, толпа была не слишком плотной и не позволяла незаметно подкрасться сзади или сбоку на расстояние удара ножом. И всё-таки... А Гастас уже тянул её в ювелирную лавку:
– Всё-таки вам положено носить платье получше. Вы - иноземка, должны выглядеть, как госпожа. И украшения вам нужны.
– Гастас, - Аня виновато улыбнулась.
– К чему показуха? Денег на дорогие украшения у нас нет. Даже на серебро. А медью никого не удивишь. Скорее наоборот. И, знаешь, у нас дешёвые украшения носят дети, дорогие - женщины, девушкам же полагается выглядеть скромно, хотя ... насчёт платья ты прав. По одёжке встречают. Только я не знаю, какие ткани у вас считаются хорошими.
Гастас задумался, ответил не слишком уверенно:
– Ваше белое платье, то что порвалось, сделано из невероятно дорогой ткани.
– У нас такая ткань тоже стоит недёшево, но есть и дороже. Так что ты уж помоги мне, пожалуйста.
В лавке они долго рассматривали разные виды тканей. Основных типов оказалось всего два: сукно и полотно. Сукнами назывались шерстяные ткани. Они могли быть толстыми и плотными, могли быть редкими, а могли быть тонкими-тонкими. Полотном называлась льняная ткань. Цена зависела от плотности, тонкости, цвета. Очень дорого стоили тонкие, плотные ткани белого цвета. Ещё дороже - крашенные. Серые и чёрные ценились дешевле, бурые - ещё дешевле. Привозные ткани стоили дороже местных, а шитые иглой, привозные, шёлковые кружева вообще продавались на вес золота. В общем, выбор невелик. Аня остановилась на сером сукне местной выделки. И ткань хороша, и цена приемлемая. Право, сшить из неё длинный, тёплый жилет-накидку, - дело одного вечера. А вещь получится удобная и вполне заменит плащ. Потом Гастас опять затащил её в ювелирную лавку. Ане приглянулось ожерелье из перламутра, удивительно красивое и недорогое. Как оказалось, местной работы. А потом...
Маленькая лавочка будто пряталась ото всех. Продавали здесь всякую немудрёную, медную мелочь: кольца, пряжки, заколки, ножи, булавки и ... Они лежали отдельно, как бы в стороне. Аккуратная, деревянная шкатулка с хирургическими инструментами века меди: ланцеты и скальпели разных форм и видов, кривые иглы, пинцеты, щипчики и даже маленькие, пружинные ножницы-гильотинки. Аня бросилась к ним, как к родным:
– Сколько стоят?
Торговец, что-то передвигавший под прилавком поднял глаза на покупателей. Вопрос задала женщина. Лёгкая, едва заметная гримаса брезгливости тронула губы седеющего мужчины средних лет и самого что ни на есть обыкновенного вида.
– Сколько это стоит?
– раздражённо повторил вопрос спутницы Гастас.
– Воин-наёмник из болотного края, - пренебрежительно усмехнулся торговец, так, будто не расслышал обращённых к нему вопросов.
– А вот откуда девушка?
– Издалека, - подчиняясь наитию, Аня нащупала под платьем амулет из трёх камешков и, чуть раздвинув ворот, показала его купцу. Так мельком. В глазах мужчины явно что-то промелькнуло. Он узнал вещицу, но желая скрыть это узнавание тут же напустил на себя бесстрастный вид. Опять-таки, слишком бесстрастный.
– Откуда ты знаешь, что это за вещь?
– он указал на инструменты.
– Я - лекарка. Лечу людей.
– Это доброе дело.
– Так сколько же они стоят?
– Гастас просто кипел от злости.
– Дорого, - ответил торговец, перевозя взгляд с девушки на её спутника.
– Медные - по весу серебра, серебряные - по весу золота.
– А золотые?
– съехидничал Гастас, вступая в привычный для него торг.
– Золотых не делают, - остановила его Аня.
– Только медные и серебряные. Я где-то слышала про платиновые...
Глаза купца распахнулись, а рот открылся от удивления. Да и сам он изменился: стал, выше суше, старше ... всего на миг:
– Платиновые?
– Ну, я слышала...
– смущённо пробормотала Аня, не понимая, что на сей раз заставило её солгать.
– Они самые чистые, а ваши... Ваши очень грязные. Все в зелени. Ими-то и работать нельзя, потому, что прежде их следует хотя бы почистить, а, ещё лучше, залудить ...
Купец усмехнулся странной усмешкой, как бы осел, уменьшаясь, глаза погасли, взгляд потёк маслом, как это и полагается хитрому торговцу: