Ноша избранности
Шрифт:
Трепетно и аккуратно Аня выложила платье вдоль на скамье, поверх ткани положила перламутровое ожерелье. То, что надо!
– А что я надену?
– глаза Алевтины наполняются слезами.
– Это же мой праздник, моя свобода!
Слёз Аня катастрофически не выносила. Сама она никогда не плакала, не было настоящей причины, а пустяки - так они того не стоят. Слёзы она видела лишь у матери. И то крайне редко и лишь по самым что ни на есть ужасным поводам: когда в середине девяностых она подцепила жуткий грипп, нужны были лекарства, а в доме не было денег даже на хлеб; когда дефолт сожрал деньги,
– Ладно, надевай, - махнула она рукой и не смея посмотреть в глаза растерянной женщине, сжала ей руку:
– Умоляю, только не плачь. Я знаю, ты старалась для меня, но я наверно просто ничтожество, раз не могу видеть чужих слёз.
Рабыня покосилась на Алевтину, буквально вцепившуюся в чистое одеяние, криво усмехнулась:
– Я не буду плакать, госпожа Анна. Но в чём пойдёте вы? Среди моих вещей нет ни одной нарядной.
– Это пустяки!
– взбодрила себя Аня.
– Нужны лишь ножницы, иголка и та новая, серая ткань.
Широкое сукно сложено вдоль. Почти в трое: посередине спинка, она пошире, по краям полочки с запасом на запах, они поуже. Прорезать проймы, горловину на спинке, наметить скосы плечевых швов, прошить их, вывернуть - жилет готов. Правда требуется некоторая корректировка, но это пустяк. Особенно когда есть помощники. Ириша заложила две симметричные встречные складки на спине, по одной на боках и на каждой полочке, закрепила их булавками. Ане осталось лишь снять жилет да на скорую руку прометать ткань в отмеченных точках.
– Так у нас дети куклам одежду шьют, - пояснила она хозяйке.
– Всё очень просто. Хорошо бы швы прометать и края подшить, но это можно сделать и завтра. Сукно плотное, на срезе не махрится.
Тёплый жилет длиной до середины бедра и в самом деле готов. Аня надела обнову, поверх широкого, балахонистого платья, подпоясалась мужским ремнём, на котором висели ножны с ножом. Ради этого ножа она всё и затевала. Не потому, что не поверила Гастасу, а потому, что страшно ей было. Вот и всё.
– Мальбрук в поход собрался, - не удержалась от ехидного замечания Алевтина.
– Кто-нибудь поможет мне одеться? А то с этими шнурками и заколками никак не разобраться.
Да, возни с местными одеяниями предостаточно. Особенно с женскими, особенно с парадными. Каждый раз, надевая платье, его приходится подгонять и по длине, и по ширине, подтягивать, закалывать, закреплять шнурками. Всё-таки цивилизация - это хорошо. Особенно в одежде. Втроём они кое-как обрядили Алевтину. Что и говорить, выглядела та просто роскошно, но от всякого взгляда на подругу, у Ани портилось настроение. Отдав Тине платье, она уже огорчила хозяйку. А что будет, если Гастас заметит на красавице "своё" ожерелье?
К счастью, Гастасу было не до пустяков. На девушек он даже не взглянул. Лишь только они вышли на двор, мужчины дружно направились к воротам и Ане с Тиной пришлось почти бежать за ними. Чуть не бегом, они дошли до кабака. И лишь перед воротами мужчины замедлили шаг.
С шумом и гамом компания ввалилась во двор, а оттуда -
Топот во дворе. Распахивается входная дверь. В горницу заглядывает Тадарик, увидев их, оборачивается: "Давайте по домам, парни. Завтра встретимся, а я здесь, с друзьями посижу."
Естественно он в доспехах, естественно с оружием. Но это не удивительно. Гигант сдвигает пирующих, бесцеремонно усаживается во главе стола, так, что Анна оказывается между ним и Гастасом, косится на мясо, подзывает кабатчика: "Жарь ещё барана". Хозяин налету ловит монету, кланяется. Сегодня на торге, у собачников он купил больше дюжины овец. Такой низкой оказалась цена. Он искренне благодарен вояке, чуть ни силой вытащившему его за стену.
Тадарик пьёт, заедает пиво, опять пьёт, после чего обращается к соседке:
– Как провели день, госпожа Анна?
Аня рассказывает. О прогулке, о соглядатаях, о купленных инструментах, о том, как расшифровал её ответ странный купец.
– На запад?
– переспрашивает её собеседник.
– Дорога действительно торная. А наша городская ведьма ничего путного не сказала? Я всегда знал, что она - дура. Жаль другой у нас нет.
– Помнится, госпожа Анна говорила, что колдуньи - это недоучившиеся лекарки, - вставляет реплику Гастас.
– Госпоже Анне, конечно виднее, - смеётся Тадарик в ответ, - Но наше пугало, если чему и училось, то давным-давно всё позабыло.
– Он наполняет свою кружку, чокается с Гастасом.
– За ваше здоровье, госпожа Анна. Вы уж сделайте одолжение, научите мою старуху готовить. Она старше вас, но вы её по всем статьям забили. Вас случайно готовить не учат?
– Учат. Пища - тоже своего рода лекарство. По крайней мере те, кто ест ежедневно, - с голоду не умирает.
Тадарик хохочет:
– Как? Как? Тот, кто ест - с голоду не умирает? Верно замечено. А сказано ещё лучше.
Шутку услышал не он один. Смех бежит вдоль стола, перескакивает в зал. Только Гастас не смеётся, а лишь вежливо улыбается, бросая в сторону быстрые, косые взгляды. Аня проследила один из них и ей тоже становится не до смеха: двое, в углу, собачники. Фигли, что эти идиоты плащи на головы накинули? Их рожи она до смерти не забудет и ни с какими другими не спутает. Мужчины пьют, едят, гомонят. Кабатчик с помощником несут на стол ещё блюда с мясом. Один из посетителей выползает из-за дальнего стола и на нетрезвых ногах пытается пересечь зал, но на половине пути забывает, зачем шёл и пытается перед всеми изобразить что-то вроде пляски диких бабуинов. Благо, музык звучит для всех. Путается в собственных ногах, падает. Слуга тут же подхватывает его, оттаскивает и укладывает на свободную лавку у стены. На отдых. Тадарик швыряет медную монету музыкантам: "Играйте!"