Новая земля
Шрифт:
"Моя особенность, — что я не знаю своихъ собственныхъ галстуковъ; я такъ мало обращаю на нихъ вниманія. И если удастся мое большое предпріятіе, то можетъ быть и счастье вернется. Было бы чудесно, если бъ я могъ ей показать, что я не дуракъ, ха-ха".
Оба друга поговорили еще нсколько минутъ, посл чего Тидеманъ отправился на телеграфъ. — Онъ былъ полонъ надеждъ.
Онъ задумалъ предупредитъ кризисъ, запастись большимъ количествомъ ржи въ то время, какъ ни у кого ея не будетъ. Авось повезетъ. — Онъ шелъ легко, какъ юноша, и избгалъ встрчать знакомыхъ, чтобъ его не задержали.
И
Тидеманъ врно разсчиталъ.
Назрваетъ
I
Иргенсъ выпустилъ свою книгу.
Этотъ скрытный человкъ, посвящавшій такъ мало людей въ то, что онъ предпринималъ, издалъ, къ удивленію всхъ, прекрасный томикъ стиховъ, какъ разъ когда весна была въ полномъ цвту. Это было очень неожиданно. Вотъ ужъ два года прошло съ тхъ поръ, какъ его драма увидла свтъ, но, оказывается, онъ не сидлъ безъ дла; онъ писалъ одно стихотвореніе за другимъ, переписывалъ и откладывалъ въ ящикъ, а когда кучка бумагъ сдлалась довольно большой, отдалъ ее въ печать. Вотъ какъ держалъ себя этотъ гордый человкъ! Не было никого, кто бы могъ превзойти Иргенса въ изяществ!
Его книга была выставлена уже въ окнахъ книжныхъ магазиновъ; публика уже говорила о ней, она должна была произнести шумъ; дамы, прочитавшія книгу, были очарованы любовными стихами, полными дикой страсти. Но тамъ встрчались также слова, полныя мужественности и воли, стихи, говорившіе о прав, о свобод и обращенные къ королямъ; онъ не щадилъ даже королей. Онъ осмлился говорить о вавилонскихъ короляхъ и блудницахъ. Онъ осмливался шептать "нтъ", наперекоръ милліонамъ голосовъ, кричащимъ "да", и все это высказывалъ чуть ли не прямо въ глаза. Но Иргенсъ такъ же мало, какъ и прежде, обращалъ вниманіе на то, что городъ имъ восхищался, когда онъ шелъ на прогулку. Ну, что же! — разъ есть люди, которымъ доставляетъ удовольствіе глазть на него! Онъ былъ и оставался равнодушнымъ къ людскому вниманію.
"Нужно сознаться, что ты, братъ, хитрый", сказалъ ему актеръ Норемъ на улиц: "Ты не подаешь и виду, и, не говоря ни слова, бросаешь намъ такой факелъ, передъ самымъ носомъ, и опять какъ будто ничего не было. Не много такихъ, которые теб въ этомъ подражаютъ".
Адвокатъ Гранде и теперь не могъ удержаться, чтобъ не поважничать.
"Но у тебя есть враги, Иргенсъ". Я вотъ сегодня говорилъ съ однимъ человкомъ, который не находитъ ровно ничего особеннаго въ томъ, что по истеченіи двухъ съ половиной лтъ ты снова издалъ маленькую книжку.
На это Иргенсъ гордо отвтилъ:
"Я считаю за честь мало писать. — Дло не въ количеств".
Но посл онъ спросилъ все-таки, кто былъ этотъ врагъ. — Онъ не страдаетъ любопытствомъ, и вс знаютъ, что онъ очень мало интересуется мнніемъ людей; но все-таки это быль Паульсбергъ?
Нтъ, это не Паульсбергъ". Иргенсъ спрашивалъ и старался отгадать, но высокомрный Гранде не хотлъ выдать имени; онъ длалъ изъ этого тайну и мучилъ Иргенса. "Однако, оказывается, ты совсмъ не неуязвимъ", сказалъ онъ и засмялся во все горло.
Иргенсъ пробормоталъ презрительно: "ерунда". Но, собственно говоря, онъ все еще былъ заинтересованъ, кто былъ этотъ человкъ, этотъ врагъ, который хотлъ умалить его заслугу. Кто бы это могъ бытъ, если не Паульсбергъ? — Иргенсъ ни на комъ не могъ остановиться, — изъ молодыхъ это былъ единственный.
Неожиданно его оснила мысль, и онъ сказалъ равнодушно:
"Ну, какъ я уже сказалъ, для меня не иметъ значенія узнать это жалкое имя; но если это Гольдевинъ изъ деревни, то, Боже мой, Гранде, зачмъ ты ходишь и повторяешь, что говоритъ такой человкъ? Впрочемъ, это твое дло. Человкъ, который носитъ грязный гребешокъ и сигарный мундштукъ въ одномъ и томъ же карман… Ну, мн нужно итти. — Прощай пока!"
Иргенсъ продолжалъ свой путь. Если не было иного врага, чмъ этотъ лсной дикарь, то это еще не опасно… Онъ опять былъ въ хорошемъ настроеніи и кланялся знакомымъ, которые ему встрчались, и былъ очень доволенъ. Его разсердило немного, что за его спиной злословили, но теперь это прошло; нельзя же было сердиться на старую обезьяну.
Иргенсъ хотлъ прогуляться по гавани, чтобы успокоиться. Этотъ боле или мене глупый разговоръ о его книг былъ ему невыносимъ. Теперь уже мелютъ всякій вздоръ о двухлтней работ и о количеств поэзіи. Съ этой точки зрнія книга его провалится, потому что это не обширное произведеніе, благодаря Бога она не вситъ даже столько, сколько каждый изъ романовъ Паульсберга.
Когда онъ спустился въ гавань, онъ увидлъ голову Гольдевина въ одномъ углу набережной; тотъ стоялъ почти весь спрятанный ящиками и надъ ними виднлась только его голова. Иргенсъ прослдилъ направленіе его взгляда, но изъ этого ровно ничего не могъ вывести. Старый сумасшедшій человкъ врно стоялъ и думалъ о какой-нибудь дикой фантазіи; смшно было смотрть на него, какъ онъ углубился въ свои мысли. Его глаза почти вылзали, они уставились на маленькое окошко конторы склада Генрихсена, онъ стоялъ не моргая и не обращая вниманія на то, что длалось вокругъ него. Иргенсъ вначал хотлъ подойти къ нему и спросить, не увидитъ ли онъ Олэ Генрихсена; посл этого онъ могъ перевести разговоръ на свою книгу и спроситъ, что онъ о ней думаетъ? Это было бы очень смшно; человкъ былъ бы принужденъ сознаться, что онъ цнитъ поэзію по всу. Но, собственно говоря, какое ему до этого дло? Ему вдь совершенно безразлично, что этотъ человкъ думаетъ о поэзіи.
Иргенсъ прошелся по набережной; онъ обернулся. Гольдекинъ все еще стоялъ на томъ же самомъ мст; Иргенсъ прошелъ мимо него, вышелъ на улицу и хотлъ снова итти въ городъ. Въ эту самую минуту изъ склада вышли Олэ Генрихсенъ и фрекэнъ Агата и увидли его.
"Здравствуй, здравствуй, Иргенсъ!" крикнулъ Олэ и протянулъ ему руку. "Хорошо, что мы тебя встртили. И тысячу разъ спасибо за книгу, которую ты намъ прислалъ. Да, ты несравнимъ и поражаешь самыхъ близкихъ друзей, поэтъ, маэстро!"
Олэ говорилъ не переставая, радуясь работ другого: то онъ восхищался однимъ стихотвореніемъ, то другимъ, и снова благодарилъ его.