Новеллы
Шрифт:
— Виват!
Оркестр заиграл национальный гимн. Все поднялись с мест; пело большинство присутствующих. А когда наступила тишина, из какого-то тенистого уголка послышалось:
— Ура! Ура! Ура! Да здравствует война!
Все повернули головы.
Там сидел лейтенант Ярецки. Глядя на стоящую перед ним бутылку шампанского, он пытался единственной рукой обнять фрау Паульсен.
Сестра Матильда искала майора Куленбека. Она обнаружила его среди деловых людей. Это были сливки общества: коммерсант Крингель, владелец трактира и коптильни Квинт, господин архитектор Зальцер, господин директор почтамта Вестрих. Рядом с ними сидели их жены и дочери.
— Можно вас на минуточку, господин майор?
— Еще одна женщина охотится за мною.
— На секундочку, господин майор!
Куленбек встал:
— В чем дело, дитя мое?
— Нужно отправить лейтенанта Ярецки.
— Набрался небось?
Сестра Матильда улыбкой подтвердила эту догадку.
— Пойду взглянуть на него.
Распластавшись на столе, Ярецки спал на боку, обхватив голову здоровой рукой.
Куленбек посмотрел на часы:
— Флуршюц сменяет меня. Он вот-вот приедет на автомобиле. Пусть заберет его.
— А можно его так оставить на столе, господин майор?
— Другого выхода нет. На войне как на войне.
Прищуренными, слегка воспаленными глазами доктор Флуршюц быстро оглядел сад. Затем вошел в зал. Майор фон Пазенов и прочие знатные гости уже ушли.
Длинный стол убрали, и весь зал был отдан во власть продолжавшего свое движение танца, покрытого испариной и пропитанного густым запахом табачного дыма.
Куленбека Флуршюц увидел не сразу; с важным видом, устремив ввысь бороду, тот крутился в вальсе с аптекаршей Паульсен. Подождав, когда танец кончится, Флурпноц доложился Куленбеку.
— Ну, Флуршюц, наконец-то. Видите, до каких ребяческих забав вы довели почтенное начальство своей медлительностью… Но если танцует майор, то и старший лейтенант следует его примеру. Так что хотите — не хотите, а танцевать вам придется.
— Не повинуюсь, господин начальник, — я не танцую.
— И это называется молодежь!.. Я, наверно, моложе вас всех… Ладно, я поеду… Пришлю за вами потом автомобиль. Заберите с собой лейтенанта Ярецки. Нажрался, как свинья… Одна из сестер поедет со мной, другая — с вами.
В саду он разыскал сестру Карлу:
— Поедете со мной. Захватим также четырех раненых в ногу… Готовьте их, да только живо!
Затем он погрузил свою кладь: трое раненых заняли задние сиденья, один — переднее, вместе с сестрой Карлой, а сам Куленбек сел рядом с шофером. Прокалывая черный воздух, торчали семь костылей (восьмой валялся под ногами). Под черным шатром висели звезды. Пахло бензином и пылью. Но порою, особенно на поворотах, чувствовалась близость леса.
Лейтенант Ярецки поднялся. Ему почудилось, что он заснул в купе вагона. А теперь поезд остановился на большой станции, и ему захотелось пройти в буфет. На перроне было много света и много людей. «Воскресные поездки», — сказал себе Ярецки. Он озяб. Холод забрался куда-то в живот. Не худо бы чего-нибудь тепленького пропустить. Вдруг пропала левая рука. Наверно, осталась в багажной сетке. Он протиснулся сквозь столики и сквозь людей. Остановился у лотерейного стола.
— Порцию грога! — приказал он.
— Хорошо, что вы приехали, — сказала сестра Матильда доктору Флуршюцу. — Сегодня Ярецки доставит немало хлопот.
— Ничего, как-нибудь справимся. Повеселились, сестрица?
— Да, знаете, было очень мило.
— А не кажется ли вам, сестрица, что во всем этом есть что-то призрачное?
Сестра Матильда попыталась понять его слова и ничего не ответила.
— Ну, а раньше вы могли себе представить что-либо подобное?
— Это немножко похоже на гулянья в престольные праздники.
— Несколько истерические гулянья.
— Может быть, доктор Флуршюц.
— Пустые формы, которые все еще живут. Выглядит как престольный праздник, но люди больше не знают, что к чему…
— Все наладится, господин доктор.
Здоровая и статная, стояла она перед ним.
Флуршюц покачал головой.
— Никогда еще, — сказал он, — ничего не налаживалось… И уж меньше всего может что-то наладиться во время Страшного суда… А ведь все здесь на него смахивает, не правда ли?
— Ну что за мысли у вас, доктор!.. Давайте лучше наших пациентов собирать.
Ярецки и доктор Пельцер, вольноопределяющийся, сидели в саду под эстрадой. Сквозь темное стекло бокала Ярецки пытался разглядывать разноцветные фонарики. Флуршюц подсел к ним:
— Не пора ли в постельку, Ярецкн?
— С бабой я готов лезть в постельку, а без бабы — ни за что… Все началось с того, что мужики шли спать без баб, а бабы без мужиков… Это было худо.
— Он прав, — сказал доктор-вольноопределяющийся.
— Возможно, — ответил Флуршюц. — И эта мысль, Ярецки, пришла вам в голову только что?
— Именно… Но я это уже давно подозревал.
— Значит, теперь вы наверняка освободите человечество.
— Пусть он хотя бы Германию освободит, — сказал Пельцер.
— Германия! — сказал Флуршюц, оглядывая опустевший сад.
— Германия! — повторил Пельцер… — Я ушел тогда на фронт добровольцем… А теперь я рад, что сижу здесь.
— Германия! — сказал Ярецки и расплакался. — Слишком поздно… — Он вытер глаза. — Вы славный малый, Флуршюц, я люблю вас.
— Это очень любезно с вашей стороны. Я вас тоже люблю… Пошли домой?
— У нас больше нет дома, Флуршюц… Попробую жениться.
— И для такого дела сейчас уже тоже слишком поздний час, — сказал вольноопределяющийся.
— Да, Ярецки, уже поздно, — сказал Флуршюц.
— Для такого дела поздно не бывает — взревел Ярецки, — по ты у меня се отрезал, сволочь!
— Хватит, Ярецки, вставайте-ка! Придите в себя!
— Ты режешь мою, я режу твою… Поэтому война будет продолжаться вечно… Ты когда-нибудь бросал ручную гранату?.. — Он закивал головой, и лицо его приняло серьезное выражение. — Мне, мне приходилось… Прелестные яйца — эти гранаты… Протухшие яйца.