Новый год в октябре
Шрифт:
– К концу дня успеешь?
– Ну, все в лучшем виде…
Прошин отправился к себе в кабинет. У двери остановился, взглянув на новую табличку «Иностранный отдел», сменившую прежнюю, двуязычную, что казалось ему выспоренной. Новшество, однако, вышло боком: кто–то из недругов соскреб первые три буквы и теперь сияющая позолотой надпись гласила не что иное, как «странный отдел».
Прошин сжал зубы, пробормотал: «И таких ты жалел!» – плюнул и вошел в кабинет. Там он застал машинистку Ванечку и Глинского.
Ваня сидел на столе, дрыгал ногами и что-то оживленно рассказывал Сергею. Увидев шефа, он моментально со стола спрыгнул и почему-то начал проверять, все ли пуговицы на рубашке застегнуты.
– А я в институт поступаю, - бодро поделился он.
– В пищевой? – лениво спросил Прошин. – Сережа, брысь с теплого места, оно мое…
– Не, в технический, - шмыгнул носом Ваня и принялся что-то жевать. – Там с военной кафедрой что-то не того… А значит…
– А значит, армия должна обойтись без призывника Лямзина, - продолжил Прошин.
– У меня резинку свистнул? – ненастойчиво поинтересовался он.
– Это конфета! – с негодованием сказал Ванечка и сделал глотательное движение.
– А что у тебя за грязь на щеках, абитуриент?
– Где? – Ваня кинулся к зеркалу. – А, так это я не побрился!
– А, понятно, - сказал Прошин. – Пардон.
– Алексей Вячеславович! – выпалил Ванечка, вероятно, заветное. – Я слышал, у вас декан знакомый…
– Знакомый, - сказал Прошин. – И что?
– Помогите…
– Каким образом?
– Ну…
– Поможет он тебе, поможет, - вмешался Глинский. – Шагай, Ваня, нам поговорить надо.
И Ванечка с неохотой удалился.
– Леша, ты всегда был мне другом, – начал Глинский.
– Ой, Сереженька, откель слова такие? – удивился Прошин. – Надо что–нибудь, да? Ты уж сразу выкладывай.
– Да, у меня просьба. Океанологи приглашают меня и Лукьянова на испытания «Лангуста». Пошли вместо Лукьянова Наташу…
– А как же бедный Федя Константинович? Крым, море, воздух… Обделим старикана, нет?
– Он с июля в отпуске. Август – отгулы.
– Подумаю, – кивнул Прошин. – Ты, кстати, отчего до сих пор не женат? Я просто заждался: когда ж Натали сменит фамилию? Наталья Глинская! Звучит! А то что такое… Воронина. А? Или дело не клеится? Поведай. Мы ведь, как ты изволил выразиться, друзья… – Прошин достал из стола пакетик с орешками миндаля и начал колоть их пресс-папье.
– Не пойму я ее, – как бы про себя произнес Сергей и раздраженно повел плечом, словно пытаясь высвободить его из футболки.
– Да она не для тебя! Тьфу! – Прошин сморщился и выплюнул в окно крошево горького зернышка. – Ничего у тебя с ней путного не получится, Серега, помяни мое слово!
«А если все–таки вернуть его? – подумал он.– Не поздно же…»
– Так как насчет командировки?
– Я подумаю, – повторил Прошин. – И знаешь… поедем–ка мы сегодня вечером поваляться на коврике в кимоно. Я покажу тебе парочку трюков из айкидо и одну элегантную штучку из кун–фу – пяткой в висок, стреляющий такой удар, сбоку…
– Мне… приказано ехать?
– Ага. Часам к пяти подходи к машине.
Сергей ушел. Прошин разобрался с международной перепиской и призадумался. Его неожиданно привлекла мысль о поездке в Крым. Почему бы не поехать самому? Но с кем? А если с Серегой? Вспомнить молодость? Эх, как они отдыхали раньше! Раньше, когда действительно были друзьями, когда жили настоящим и весьма насыщенным событиями днем, когда будущее рисовалось в сверкающих красках дорогих вещей и далеких стран… Нет, теперь они, чьи мечты давно воплотились в обыденность, не те, и прежней общности в совместном отдыхе не будет. Но с кем тогда? Вот был бы Роман… Хотя с ним тоже как–то… скучно. Ну, а с Ворониной, если та согласится? Ого, интересно! Поехать с этой пай–девочкой. Да еще отбить ее у Сереги, ха–ха–ха! А ведь в самом деле мысля оч–чень оригинальная, и почему не попробовать?
В два часа он пообедал и до пяти играл сам с собой в «самолетики», поражая стреляющим из–под пальца карандашом нарисованные на бумаге крестики. Затем отправился к машине.
Глинский уже сидел там, скучая. Подбежал Зиновий. Дыша портвейном, произнес напутственную речь о технике безопасности в обращении с карающим устройством «клешня» – и поехали.
В шесть часов вечера, одетые в кимоно, Сергей и Прошин прыгали на батуте – разминались. Затем присели отдохнуть в уголке, прислонившись к прохладной, обитой кожаными матами стенке. Прошин достал из сумки банку виноградного сока и, сделав глоток, замычал от удовольствия.
– Слушай, Серж, – сказал он лирически–воодушевленно.
– Помнишь, как мы сюда ездили раньше? Три раза в неделю, как повинность отбывать… И были ребята – самое то… Может, нам снова… начать?
Сергей уловил многозначительность и усмехнулся.
– Вряд ли… И насчет дзюдо вряд ли, и… насчет каратэ…
– Значит, ты здесь только из–за того, чтобы я с тобой отправил Воронину? Потакаем капризу? Взятка присутствия?
Глинский молчал, щурясь от нестерпимо яркого люминесцентного света, затопившего зал; смотрел, как, сверкая лодыжками, взлетают вверх ноги… вскрик… звонкий удар о ковер…
– Ты онемел?
– Да! – Глинский с вызовом поднял на него глаза. – Да, я сам по себе. И ищу свое окружение. А быть с тобой… прости – значит быть одному. И вообще с тобой – смейся не смейся – страшно.
– Да разве я вурдалак какой, деточка? – улыбнулся Прошин. – Съем тебя? Дурак ты! Прибился к стаду: оно большое, глупое, и в нем не боязно. Раскрыть тебе шире глазенки?
– Прошиным начинало овладевать раздражение. – Раскрываю. Ты думаешь в науке переворот устроить? Не будет его. Ты дерьмо. Как и я. И не суйся в творчество свиным рылом, не ваш это удел, мсье. Лучше командуй и держи в кулаке творящих, и ставь перед ними задачи… Вот он – смысл. И еще. Дыши воздухом, ешь икру, а не сосиски, пей не чаек пресный, а то, что сейчас, – свежевыжатый сок. И езди… не в набитом метро, а в машине, да так… три нуля впереди на номере и телега соответственно… А чтобы не жиреть, раз в недельку сюда: батут, коврик, бассейн, банька; вход строго по пропускам. А все твои сомнения и фокусы – это, Сереженька, от большого незнания жизни. Будь здоров! – Он взболтнул сок и поднял банку на свет. – Да разольется сия благословенная жидкость по периферии наших грешных телес…