Новый Мир - Золото небесных королей
Шрифт:
Костёр, затушенный утром, был черен и мёртв. Изготовившись по приказу Стовова к сшибке, они, как обычно, с утра ничего не ели, даже сухарей. Однако обильное питьё на солнцепёке уничтожило появившуюся было лёгкость и бодрость, о чём сообщил Рагдаю седобородый Мечек. Он добавил ещё, морщась, словно от боли, что если до сумерек Стовов не решится ударить по франкам у леса, то всех его мечников сможет одолеть один стреблянин, потому как они просто попадают с лошадей при переходе с шага даже на лёгкую рысь. И сказал ещё, опуская глаза, что, наверное, если б вместо него пошёл вирник Кудин, если б тогда не подломилась его острога перед медведем, то Кудин смог бы увещевать Стовова Багрянородца.
Между бурундеями и дедичами, сидящими вокруг шатра Стовова, было шагов десять истоптанной земли. Дедичи выглядели бодрее, но только Ломонос и Тороп удовлетворённо переговаривались. Остальные сидели, молча щурясь. Стариков полтесков с расчёсанными надвое бородами перед пологом шатра теперь не было. Внутри стояла тишина. Когда через плотную ткань прорвался голос Ацура и односложные ответы князя, Рагдай отчего то, не пройдя последние пять шагов до шатра, повернул направо, миновал изнывающих от жары и безделья, голоспинных стреблян, похлопал по волчьей морде на голове дремлющего Ори и опустился на траву рядом с Вишеной и Эйнаром, в трёх шагах от варягов, только что закончивших тризну.
– Уговаривать меня пришёл, колдун?
– по склавенски спросил конунг, прикрываясь от солнца ладонью. Он был по прежнему бледен.
Рагдай отрицательно покачал головой и жестом отказался от протянутой Эйнаром плошки с остатками дурно пахнущей белой жидкости.
– Скажи, Вишена, тогда, три лета назад, когда вы пошли, чтоб отправить вещи Матери Матерей на вершину Медведь горы... Что там было?
Вишена переглянулся с Эйнаром:
– Я думал, ты пришёл уговорить меня ударить вместе со Стововом по тем франкам у леса, - почти разочарованно ответил Вишена.
– Не знаю, как Стовов, а мы решили идти на Пражу, как велел Дагобер, но, не доходя до города, напасть на тех франков, что пойдут за нами, и уйти к перевалу, к ладьям, - пояснил Эйнар, многозначительно похлопав себя по животу: начищенная его кольчуга сияла и искрилась.
– От костра Гельги мы взяли много углей. Намажемся. Ночи тут очень чёрные. Будем как Локи, превратившийся в тюленя, чтоб добыть золото Гулльвейг.
– Завёл ты нас, кудесник, - вздохнул Вишена.
– Вон Икмар с Ейфаром говорили, что тебя надо убить. Что ты виноват. Ты завёл в западню. Обманул.
– В Константинополе, то есть в Миклгарде, есть в хлебных амбарах такие деревянные пластины, на них железные спирали с крюком.
– Рагдай посуровел.
– В середине мясо барана, что так нравится крысам. Крыса тронет приманку, крюк бьёт, и крыса умирает. Крысоловка называется.
– Ну и что?
– вызывающе спросил Эйнар.
– Вы меня утомили. Варвары. Ты, конунг Вишена Стреблянин, привёл свою дружину в крысоловку. А в крысоловке нет даже мяса, - отчеканил так, чтобы всем было хорошо слышно.
– Вы все тут умрёте, и Геннглан по норманнски не рассеет ваш прах по Ранрикии.
Некоторое время все ошарашенно молчали. Наконец Эйнар вскочил, растопырив руки, как птица, готовая взлететь, резко поднялись Ейфар, Свивельд, подскочил Ладри, и слепой Торн поднял руку, желая говорить.
– Чего вы разозлились, воины?
– Слова Рагдая раскатывались, как железные шары метательных машин.
– Ваше счастье войти в Валгаллу с обнажёнными мечами в руках и пировать у Одина. Идите, кто нибудь потом сложит сагу о последнем бое дружины из Страйборга.
Ейфар нагнулся и поднял из под ног копьё:
– Это не конунг, это кудесник завёл нас на погибель, клянусь Тором.
– Вишена берсерк, воин, которого хранят боги!
– отчаянно закричал Ладри. От его крика франки зашевелились, а из под полога шатра появилась голова Ацура.
– Вишена убил Гуттбранна и Остара и вернул золото дочерям Гердрика Славного, он победил духов гор и леса в Тёмной Земле, сломил озёрных ётов, воскрес из мёртвых.
– И вы ему верите?
– почти с издёвкой спросил Рагдай.
– Да, - прогудели варяги.
– Верим.
– Ещё недавно отцы ваших отцов убивали друг друга, кто когда хотел, без всякого тинга и лагманов, а умерших просто кидали в море или лес, ели дохлую рыбу, выброшенную приливом, и коренья, а ещё убивали и ели глаза остроглавых, чтоб лучше видеть, и руки силачей, чтоб стать как они, - презрительно заговорил Рагдай.
– Боги дали вам рейнские мечи, ромейские корабельные гвозди, доски для ладей, а иудеи научили вас выбирать путь по Путеводной звезде. Как могли ваши боги позволить безбожному кудеснику завести вас в ловушку?
– Боги были заняты войной с ванами, - нашёлся Эйнар, и многие облегчённо вздохнули.
– Ты смертельно оскорбил нас, Рагдай, - сквозь зубы сказал Вишена. На его щеках выступили красные пятна.
– Разреши, конунг, я проткну его!
– выкрикнул Ейфар, потрясая копьём.
На ногах были уже и бурундеи и дедичи. Стребляне, разбудив Орю, придвинулись к варягам. Полтески перестали гонять по кругу своих коней. Быстро расталкивая дедичей, подошёл Ацур, за ним Стовов, громадный, в пурпурном плаще поверх брони, Полукорм, Семик, Струинь и старшие мечники. Рагдай и Вишена встали друг против друга, на расстоянии вытянутой руки. В нарастающем гомоне и ропоте они говорили обидные, жестокие слова о походе, о том, кто больше виноват, кто кого слушал и не слушал, почему перешли Исполиновы кручи, без того чтоб все сначала выведать. Не ясно как, но сначала Стовов, потом Оря, потом другие, поочерёдно, затем вразнобой и, наконец, одновременно заговорили все: стребляне говорили, что дедичи надсмехаются над их священными танцами в честь Матери Рыси, а бурундеев презирают за неумение ездить на лошадях, что уговаривались с князем идти на Одру и вернуться не позднее начала червеня, чтоб до сеногнойников собрать овёс, а теперь и к концу зарева не поспеть, и зверя или борть добыть некому. Бурундеи напоминали о предстоящем гневе из за гибели Водополка Тёмного и потере трёх ладей. Дедичи кричали, что полтески околдовали их князя и тот перестал верить даже старшим мечникам, а все остальные без должного почтения относятся к покорителям Тёмной Земли и победителям ругов при Игочеве. Варяги обзывали дедичей хвастунами и говорили, что, не замани Рагдай со Стововом их в этот поход, они взяли бы много золота и хороших рабов на островах бриттов. Вспоминали и понимали все. Только про полтесков никто ничего не говорил, и они молчали, изумлённые, выставляя свои плечи между самыми разгорячёнными крикунами, оттирая и удерживая их за пояса. Уже Свивельд, дыша мухоморным отваром, толкал в грудь Семика; Оря, оскалившись, тряс за ворот молодого бурундея, а Ацур, протиснувшись к Ладри, тащил его прочь из всё уплотняющейся и уплотняющейся толпы. Мальчик сопротивлялся, цепляясь за каждого. Когда солнечный жар, усталость, голод, тоска, страх перестали иметь власть над почти сотней людей между лесом, холмами и городом шатров, Рагдай, так и не ответивший на вопрос Крепа, зачем он всё это сделал, поднял вверх руки, и всем показалось, что пальцы его стали выше значков на бурундейских копьях, а сам кудесник стал на голову выше Ацура.
– Слушайте меня!
– Голос Рагдая был густ, как звук рога.
Хотел ли синеглазый Ейфар действительно пробить грудь Рагдая копьём, желали ли действительно, как только что кричали, дедичи расчленять стреблян, как четыре года назад при взятии Дорогобужа, собирались ли варяги оставить поход и воинство Стовова или нет, но вдруг стихли оскорбления, разжались пальцы и воины отпрянули друг от друга. Креп и Ацур, от которого Ладри уполз между ногами стоящих, подняли на свои плечи Рагдая, и тот, оглядев свирепые, оскаленные лица соратников, раскрыл ладони вверх, словно ожидая, что в них упадёт с неба нечто, и сказал на склавенском: