"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
продлевать свой паспорт — «паспорт отобрали и выдали справку об исключении из подданства Германии».
После этого он до ареста жил без документов, ведь для того, чтобы подать заявление на получение
советского гражданства, надо было сдать в ОВИР национальный паспорт. У таких «бывших иностранцев»
шансов спастись от всевидящего ока органов госбезопасности практически не было.
Несмотря на все усилия партийных и государственных структур по изоляции и дискредитации
«представительств враждебных государств» в Москве, все же сохранялись известные границы уважения
93
дипломатического иммунитета, поставленные высшей властью. Глава НКИД Литвинов выступил против
того, чтобы при подготовке сценария одного из показательных процессов протягивать нити преступления
(получение бомбы для террористического акта) в германское посольство160. Хотя подобные обвинения
возникают в нескольких десятках АСД, они являлись результатом инициативы низовых сотрудников органов
госбезопасности и само посольство об этом, конечно, информации не получало.
Консульский отдел германского посольства контактировал даже с политэмигрантами. Если в ходе следствия
на вопрос о контактах с посольством обвиняемый давал утвердительный ответ, то именно это
обстоятельство становилось той осью, на которую в дальнейшем наматывалась паутина
фальсифицированных обвинений. Даже те из эмигрантов, которые никогда не посещали германское
посольство в Москве, по цепочке посредников привязывались к «резидентам», населявшим особняк в
Леонтьевском переулке, над которым по праздникам развевалось красное знамя со свастикой.
С теми, кто считался коммунистом, в посольстве не церемонились, особенно если те прибыли в СССР после
января 1933 г. Им трудно было добиться решения простых вопросов, получить нужную справку и т. д.
«Сотрудник посмотрел мою карточку и сказал про меня "это коммунист"», — показывал на допросе Франц
Цик. Впрочем, и здесь были исключения — порвавший с партией функционер КПГ Карл Зингфогель
(Гельвиг), которого поддерживали жена и сын, обивал пороги германского посольства в Москве, чтобы
получить возможность выехать из страны (он прибыл в СССР нелегально). Пока шло согласование деталей, отца и сына арестовали (оба будут расстреляны в один день). На допросе 3 июля Карл заявил: «Я
предпочитаю быть арестованным в Германии, чем остаться в СССР». Анну Зингфогель приютили в
посольстве, где она провела три недели. Покинув территорию посольства уже с германским паспортом, она
тут же была арестована и после полутора лет пребывания в тюрьме выслана из СССР.
В посольстве были прекрасно осведомлены о подобной практике, равно как и о том, что в СССР идут
массовые аресты. Немец Карл Фрейзе, работавший в подмосковном совхозе «агрономом закрытого фунта»,
показывал на допросе: «В последнее мое посещение германского посольства я сообщил, что получил
предписание в десятиднев-
но С. 40.
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД 1937-1938.
94
ный срок выехать из СССР в Германию, на что мне сообщили, что сейчас такие же предписания получили
многие германские подданные, проживающие в СССР, а очень многие арестованы органами НКВД».
Посольство Германии в период «национальных операций» вело обширную переписку с НКИД СССР.
Получив от родных сигнал об аресте германского подданного, оно сразу же обращалось в НКИД с
вербальной нотой, направляло стандартный «опросный лист» для заполнения арестованным и просило о
встрече с ним. Из наркомата иностранных дел приходил ответ, в котором содержалась информация об аресте
и стандартная фраза: «До окончания следствия свидания не предоставляются»161. В целом данные о
репрессиях, которыми располагали немецкие дипломаты по всему Советскому Союзу, были достаточно
адекватными. Они приходили из НКИД, а также через жалобы и заявления родных и близких арестованных.
Лишь в спорных случаях завязывалась оживленная переписка.
Так было с архитектором Рихардом Зурке, который был приговорен к расстрелу судебной тройкой УНКВД
как «лицо вне подданства». Основанием для такого вывода следственных органов была обычная история —
Зурке просрочил свой германский паспорт, пока ждал решения о предоставлении советского гражданства.
Его уволили с работы, и он отправился в посольство оформлять документы на выезд из СССР. Там забрали
просроченный паспорт и велели приходить через три месяца. На запросы о судьбе Зурке посольство вначале
получало стандартные отписки о том, что данных не имеется. Но дипломаты продолжали настаивать,
сославшись на то, что при аресте присутствовала жена архитектора. Наркомат иностранных дел попал в
неловкое положение, после чего сделал форменный выговор коллегам из НКВД — «просим срочно ответить
по существу этого дела». После полугодовой переписки 1 спецотделу НКВД пришлось сознаться — да,
арестован, но у Зурке не имелось при себе никаких документов, подтверждавших его иностранное
подданство. Ни НКИД, ни посольство не были проинформированы о том, что немецкий архитектор к тому
моменту уже полтора года как был расстрелян. История повторилась и в 1980 г., когда проживавшая в ФРГ
дочь Рихарда Зурке попыталась узнать о судьбе отца.
В целом дипломаты нацистской Германии воспринимали происходившее как очередное проявление