"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
— в начале 1939-го, в январе и июле 1940 г. принимали решения обратиться в секретариат ЦК ВКП(б) с
просьбой поскорее решить судьбу Шербера-Швенка356. Однако бюрократические жернова вращались очень
медленно. Лишь 11 января 1941 г. Шербер-Швенк, обвинявшийся к причастности к «антикоминтерновскому
блоку», был освобожден из заключения. В качестве компенсации ему выплатили двухмесячную зарплату и
направили в санаторий, потом товарищи по партии устроили его на работу в Издательство литературы на
иностранных языках.
Оказавшиеся в ГУЛАГе немцы имели возможность контакта с родными, однако переписка не могла
компенсировать потери живого контакта. Люди географически и ментально отдалялись друг от друга, семьи
распадались, тем более что заочное расторжение брака с человеком, получившим срок за политическое
преступление, считалось обыденным делом357. Были и примеры обратного рода, когда репрессированные
немцы держались друг за друга до последней возможности. Отто Брасс был арестован в Семипалатинске, где
работал
355 Из письма Марты Арендзее Берии от 21 июня 1940 г.
356 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 6249. Л. 42.
357 Коэн С. Указ. соч. С. 67-69.
205
инженером-электриком358. Он искренне надеялся на помощь товарищей по партии хотя бы его больной
туберкулезом жене и трем детям, которые поселились рядом с лагерем, где Брасс отбывал свой десятилетний
срок. Его письма воспринимаются не просто как крик души, но и как ультиматум руководству КПГ: «Моя
жена стоит на краю пропасти, она собирается покончить жизнь самоубийством, если в течение ближайшего
времени не произойдет изменений, то есть меня не освободят и я вновь смогу заботиться о ней... Разве это
правильно, что женщина-работница, муж которой никогда не уклонялся от линии партии, здесь погибает? Я
последую за ней, если она совершит самоубийство»359.
Мотив жизненного тупика, самоубийства повторяется в десятках писем, адресованных представительству
КПГ при ИККИ. Самоубийство из-за безвыходной ситуации, одиночества в чужом мире и невозможности
спасти близкого человека совершили Рут Галле, Марта Рубен-Вольф, Гертруда Мюльберг. Подвергаясь
моральному прессингу как «соучастницы», многие жены и матери арестованных немцев оказывались на
грани нервного срыва, попадали в психбольницу360. Жена Германа Горстмана смогла отправить ему только
одну передачу. Потом в тюрьме сказали, что муж ее умер, попытка узнать о месте погребения завершилась
жестокой отповедью человека в окошке для справок — «его не хоронили, а труп его был сброшен в общую
могилу, которая затем была залита известью»361.
Не менее трагично складывалась судьба детей арестованных немцев. Они не просто оставались без
попечения родителей, но в ряде случаев получали новые имена, лишь через десятилетия могли восстановить
связь со своими близкими362. Шестилетнюю дочь Штайн-бергеров забрали к себе дальние родственники.
Двухлетняя дочь Элли после ареста вначале Эрны, а потом и Эрнста Кольбе была сдана в Ухтомский
райздравотдел, откуда попала в детский дом. Дочь Анны Эттерер умерла, пока ее мать находилась в лагере.
Осталась
358 Отец Отто Брасса, активно работавший в антифашистском подполье в Германии, симпатизировал коммунистам.
Руководство КПГ регулярно снабжало его деньгами от имени сына (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 1821).
359 Письмо Вильгельму Пику от 20 июля 1939 г. Отто Брасс был освобожден из лагеря только в 1954 г. и остался жить в СССР, судьба его семьи неизвестна.
360 Tischler С. Flucht in die Verfolgung. S. 2, 118.
361 Из письма Дагмар Горстман 1962 г. в прокуратуру СССР с просьбой о реабилитации мужа.
362 См. сборник документов: Дети ГУЛАГа 1918-1956. Составитель С. С. Вилен-ский. М., 2002.
206
неизвестной судьба двух дочерей Эрнста и Эмилии Штельцер, которых вместе в матерью в 1936 г. при
содействии МОПР нелегально вывезли из Германии, а затем через Голландию и Данию переправили в
Москву.
К сожалению, находились люди, которые использовали атмосферу репрессий для собственных
мошеннических операций — например, обещали помочь сохранить жилплощадь, на которой проживал аре-
стованный супруг, требуя оплаты натурой или деньгами. Так, к Эли-завете Шмидт-Шрейбер, муж которой
был арестован по уголовному делу, пришел некто Никитин, представившийся сотрудником НКВД и
объявивший: «Судьба каждого немца, проживающего в Москве, зависит от меня, если я захочу, арестую и
расстреляю любого немца»363. То, что этому верили, говорит о том, какого размаха достигли панические
настроения в эмигрантской среде.
В борьбе за выживание жены репрессированных образовывали неформальные сообщества, делились
информацией, помогали друг другу писать письма с требованием об освобождении близких. Гильда
Гаушильд и Татьяна Бек встретились в очереди у Бутырской тюрьмы, пытаясь разыскать своих мужей.
Общее горе их сплотило, они стали настоящими подругами. Позже обе будут репрессированы и разлучены с
детьми, Гильда погибнет в Карлаге, Татьяна вернется в ГДР364. Иногда люди знакомились благодаря просьбе