"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
высказывают предположение, что здесь немецкий фашизм приложил свою руку и с помощью элементов
Ягоды решили уничтожить часть кадров КП Германии»345. Не пройдет и полгода, и речь пойдет уже об
«элементах» Ежова. Логика функционеров партии, потерявшей более двух третей своего членского состава, не изменится ни на йоту — в соответствии с передовицами «Правды» поменяются лишь имена
разоблаченных вредителей.
Общая для всех немецких эмигрантов угроза порождала
них можно определить как пассивное восприятие происходившего как «злого рока», извращений партийной
линии, с которыми руководство СССР само разберется. Люди закрывали глаза на очевидное, впадали в
депрессию, становились замкнутыми и недоступными даже для родных и близких. «Наиболее
распространенной реакцией был отказ от восприятия ужасного и угрожающего, замалчивание
происходящего или замыкание в самом себе»346. Для обычных советских граждан это состояние можно было
бы назвать «внутренней эмиграцией», но для немецких коммунистов оно не подходило, ведь они и так
находились за рубежом.
Люди, прошедшие тюрьмы и пытки, потеряли способность к сопротивлению, напоминали кроликов,
загипнотизированных удавом, смиренно ждали очередного удара судьбы. «Многие иностранцы каждый
вечер пакуют вещи в ожидании возможного ареста. Многие
344 Цит. по: Gegen den Strom. S. 436.
345 РГАСПИ. Ф. 495. On. 292. Д. 101. Л. 9,10.
346 Goehrke С. Russischer Alltag. Eine Geschichte in neuen Zeitbildern. Band 3. Sowjetische Moderne und Umbrach. Zuerich, 2005. S.
228-229.
199
из них вследствие постоянного страха стали полусумасшедшими, потеряли способность работать», — так
описывал Евгений Варга ситуацию в Москве в марте 1938 г.347 Как в отеле «Люкс», так и в местах
проживания немецких рабочих и политэмигрантов резко выросло число самоубийств, которые выступали в
качестве ultima ratio в поисках выхода из тупика двойной эмиграции.
Иногда тот, кто потерял работу и лишился средств к существованию, пытался уехать из Москвы, затеряться в
российских просторах, «залечь на дно». Как правило, такие попытки были обречены на провал, уж слишком
выделялись иностранцы среди местного населения. Альтернативной стратегией выживания в период
массовых репрессий была повышенная активность и игра на опережение карательных органов. Такая линия
поведения маскировалась под превозносимый пропагандой образ нового человека, повзрослевшего Павлика
Морозова.
В «море мрака и ужаса», ярко описанном
протеста. Муж арестованной Анны Эттерер нарисовал в письме руководителям СССР и Коминтерна
безрадостную картину: «Сейчас немецкие эмигранты здесь полностью "атомизированы". Каждый живет для
себя в своих четырех стенах, в страхе быть связанным с арестованными знакомыми или каким-то образом
дискредитировать себя. И это означает усиление революционной бдительности? Это, на мой взгляд, паника, болезненное недоверие, которое не усиливает, а, наоборот, ослабляет наши ряды и нашу силу в борьбе»348.
Еще дальше пошла Марта Рубен-Вольф, жена врача Лотара Вольфа, работавшего во Всесоюзном институте
экспериментальной медицины. Через полгода после ареста мужа она писала заместителю Наркома
иностранных дел М. М. Литвинову: «Возможно, у Вас нет достаточной информации о тех ужасных
страданиях, которым подвергаются политэмигранты, большей частью коммунисты. Процент иностранных
коммунистов, все еще находящихся на свободе, минимален. Мы, женщины, все больны от горя. Многие
потеряли свое жилье. Даже если мы не превратились в безработных, нам приходится содержать наших
детей, выполняя неквалифицированную работу.
Но самым страшным является моральное давление и страх за наших мужей. Их дела разбирают военные
суды, которые работают под покровом тайны. Их положение еще хуже, чем положение уголовни
Цит. по: Проблемы мира и социализма. 1989. № 7. С. 90. Письмо от 23 апреля 1939 г., цит. по: Дель О. Указ. соч. С. 89.
200
ков. Месяцы и годы мы не получаем от них ни одной весточки и практически не имеем информации об их
судьбе. Лишь очень немногим женщинам удается обнаружить место пребывания их мужей или документы о
них. В приемной (тюрьмы. — А. В.) на Матросской тишине, 18, родственникам говорят либо: "еще в
Москве", либо "выслан". Они так и не знают, куда, за что и на какой срок.
Мы больше не верим в то, что все арестованные виновны. Среди них слишком много товарищей,
проверенных в борьбе. Аресты проводятся по профессиям, предприятиям и местам проживания. Может
быть, речь идет о контроле? Но сколько же безвинных нужно для того, чтобы "обложить со всех сторон"
виновного? Может быть, речь идет о мероприятии, вызванном военной опасностью? Мы могли бы это по-
нять, если бы превентивным арестам не подвергали всех иностранцев подряд, или если бы нас выселяли