"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
юноши, проходившие по делу «гитлерюгенд» и не ушедшие до сентября 1941 г. в Красную Армию (Макс
Маддалена, Джонни Де-Граф, Альберт Клейн). Это лишний раз подтверждает, что в ходе репрессий
реализовывались прежде всего материалы архивных учетов — на оперативно-розыскную работу времени и
сил у работников госбезопасности просто не хватало. В подмосковных деревнях брали всех разом, исходя
все из того же принципа «экономии сил». В совхозе «Молочный гигант» Можайского района 10 сентября
была арестована группа женщин-немок, мужья которых стали жертвами большого террора.
В то же время репрессии военного периода были более рациональны и не носили характера безоглядной
штурмовщины. Немцы, которых считали необходимыми для обороны страны (сотрудники ИККИ,
переводчики и редакторы Инорадио, мобилизованные в Красную Армию), получали «бронь» и не
подвергались арестам просто из-за царившей в стране неразберихи. Сотрудникам НКВД, как и в 1937 г.,
можно было не утруждать себя поисками компромата на обвиняемого, достаточно было квалифицировать
его как «социально-опасный элемент» или «подозрительного по шпионажу». Наладчик столичного
станкозавода Артур Деринг имел биографию без единого черного пятнышка — он два с половиной года
сражался в Испании, а в первый день войны записался в народное ополчение. Следователь нашел зацепку —
в советском паспорте Деринг записан Максимовичем, хотя должен быть Максовичем. Это было
интерпретировано как попытка «замаскироваться», разоблаченная бдительными чекистами. Деринг получил
8 лет лагерей.
На основе анализа АСД можно установить, как резко изменилось отношение к немцам в советском обществе
с началом войны. Скрытая в предшествовавшие годы под оболочкой «пролетарского интернационализма»
ксенофобия вновь стала доминирующим фактором обыденного сознания. Если в 1937-1938 гг. следователям
приходилось затрачивать массу усилий, чтобы найти подходящих свидетелей или заставить их говорить
нужные вещи, то после июня 1941 г. «компромат» стал литься рекой. Соседи и коллеги по работе
показывали,
332 Пенсионерка Марта Фидлер была арестована вместе с невесткой Эльфридой Фидлер, пенсионерка Альма Дитрих — вместе с
невесткой Мартой Бандельман. В постановлении на арест Альмы Дитрих был отмечен состав ее преступления: «Все род-
ственники репрессированы органами НКВД».
191
что немцы ждали прихода гитлеровских войск, устраивали праздники, наводили на цель немецкие
бомбардировщики, утверждали, что статьи в газетах о зверствах фашистов — чистая ложь и т. д.
Иногда для обвинительного заключения было достаточно замечания соседей-свидетелей, что обвиняемая
«ходила в приподнятом настроении» (Эдит Штейнбергер). Даже сухие производственные характеристики
стали приобретать патетический тон — так, рабочий московского завода шлифовальных станков Эрвин
Моргнер «после объявления войны, вернее, вторжения гитлеровской сволочи на нашу землю заметно
зашевелился, бывает и ходит по всем цехам и начал разговаривать по-русски».
2. Характер обвинений
Аресты второй половины 1941 г. «исправили» тендерный перекос эпохи большого террора — в их ходе было
репрессировано больше женщин, чем мужчин, являвшихся для органов госбезопасности немцами. Дети
эмигрантов лишались последнего из родителей, их отправляли в детские дома, где они нередко получали
новые фамилии, теряя всякую связь с родными. Елена Тилеман, высланная после ареста мужа в
подмосковный город Ярополец, работала там в яслях. После своего собственного ареста она была
отправлена в Саратовскую тюрьму, следствие завершилось ее освобождением. Но девятилетний сын Володя
остался в Яропольце, который вскоре был оккупирован. Мальчик вначале прибился к партизанам, потом стал
«сыном полка» в воинской части вермахта, и лишь чудом нашел после войны своих родственников в
Бонне333.
Дела 1941 г. не менее драматичны, чем их предшественники, хотя практически не исследованы. Вероятно, на
них распространяется расхожий стереотип «война все спишет». Пять сестер Геккер проживали на
подмосковной даче в поселке Клязьма, их родители были репрессированы в 1938 г. Молодость брала свое —
на даче было всегда полно людей, там собиралась творческая молодежь, музыканты и художники, приезжал
известный пианист Святослав Рихтер. Музыка и веселье, очевидно, раздражали соседей — так появился
донос, что 22 июня сестры устроили вечеринку. Сотрудники НКВД появились на Клязьме с ордерами на
арест всех пятерых девушек. Старшей, Алисе, было 28, младшей, Вере — 19. Увезли троих — Алису, Веру, Tilemann W. Ich, das Soldatenkind. Muenchen, 2005.
192
Ирму. У Марселлы на руках был грудной ребенок, и ее не тронули, избавив себя от лишних хлопот. А
студентка Ольга была в Москве, один из оперативников отправился туда, но по каким-то причинам ее не
нашел.
Самый страшный пункт обвинения — исполнение фашистского гимна в ходе вечеринки — отпал, ибо то, как
звучит этот гимн, не знали ни соседи, ни сестры, ни сами сотрудники НКВД. Весьма туманными были и
свидетельства соседей: на «немецкой даче ни разу не исполняли произведения советских композиторов»,