Нуэла
Шрифт:
– Пустяки. Я уберу попозже.
– Нет, убрать надо сейчас. И сделаете это не вы, а я. А вы подыщите мне какую-нибудь старую блузу и не очень большие шаровары, чтобы я могла поработать в саду.
– Нуэла решительно встала из-за стола, и Радов не мог не отметить про себя, как это было похоже на то, что говорила и делала когда-то Джуна.
Так началась у Радова новая, столь не похожая на прежнюю, жизнь. Где бы он теперь ни был и что бы ни делал, рядом с ним неизменно оказывалось милое юное создание, одним своим присутствием превращающее каждый день в праздник. Радов мог часами любоваться ее безукоризненно сложенной фигуркой, ее красивым смуглым лицом, ее утонченными, истинно в индийском духе, манерами; ему доставляло несказанное удовольствие оказывать ей все новые и новые знаки внимания, стараться предугадать любое ее желание, доставить ей хоть какую-нибудь радость, абсолютно не помышляя о каких бы то ни было более близких, интимных отношениях. Она, со своей стороны, платила ему самой искренней привязанностью, уважительным, доходящим до обожествления почитанием, но также не выходила за пределы чисто дочерних проявлений своих чувств, так по крайней мере казалось Радову.
И ничто, казалось, не могло омрачить этого тихого запоздалого счастья. Но не прошло и недели, как судьба снова напомнила ему о прежних, почти забытых, страхах.
В этот день они с Рындиным возвращались из райцентра, где получали пенсию, и уже подошли к развилке дорог, одна из которых шла к даче Радова, другая - к совхозному поселку, в котором жил Рындин, как тот резко остановился и схватил Радова за рукав:
– Что это? Слышишь?!
– Вроде машина...
– прислушался Радов.
– Не вроде, а точно - автомобиль. И снова на дороге к твоей даче.
– Что же из этого?
– А то, что, сам знаешь, не так часто проезжают здесь машины.
– Да, с тех пор как случилось несчастье с Ну злой, я не видел ни одной.
– Вот то-то и оно! Может, это опять тот хмырь в шляпе. Не нравится он мне все-таки. Сам не знаю почему. Пойдем-ка встретим его, хочу взглянуть на этот автомобиль.
Но шум машины уже растаял в предвечернем воздухе, и прежняя тишина повисла над лесной дорогой. Тем не менее друзья двинулись вперед и через несколько минут остановились перед знакомым перекрестком, где ясно просматривались следы автомобильных шин.
– Она лишь пересекла нашу дорогу, - заметил Радов, присматриваясь к ним.
– И не просто пересекла, а притормозила тут, - уточнил Рындин.
– Но и это еще не все: кто-то сошел с нее и направился к вашим дачам. Видишь эти следы?
– Да, следы, похоже, свежие и начинаются лишь от перекрестка.
– А главное - обрати внимание!
– я никогда не видел таких замысловатых отпечатков подошв. Словно иероглифы какие-то. Не иначе какой-то азиат их оставил.
– И что это может значить? Рындин пожал плечами:
– Кто знает... Просто надо на всякий случай запомнить эти отпечатки.
– А может, пустить по ним Рекса?
– предложи./! Радов, глянув на собаку, не спускавшую глаз с хозяина.
– Не стоит, тот, кто их оставил, наверняка дошел уже до самых дач. А там местные собаки поднимут такой пепеполох - хлопот не оберешься. Да и что это даст? Ну, увидим мы какого-нибудь шалопая вроде того, в шляпе, он же нам и нахамит. Мало ли кого тут нелегкая носит. Впрочем, постой! Взгляни-ка сюда, - он поднял с земли смятую пачку из-под сигарет и протянул ее Радову.
– Видишь, что здесь написано?
– «Мэйд ин Дели», - прочел тот, рассматривая пестро раскрашенную упаковку.
– Сделано в Индии?
– Несомненно.
– И ты думаешь...
– Пока ничего не думаю. Ничего конкретного. Только больно уж много всякой азиатчины появилось в этих местах.
– И это может грозить Нуэле?
– Как тебе сказать... Сама эта пачка ни о чем еще не говорит: мало ли всякой зарубежной дряни завозят сейчас в нашу страну. Но если собрать все воедино... Словом, шпарь-ка поскорее к своей «дочке», а то, не ровен час…
– А ты? Может, заскочишь к нам?
– Ну куда я с собакой! Да и заждалась, наверное, моя старуха, что-то ей опять стало хуже. Иди, иди, не трать время!
Рындин, ссутулясь, повернул обратно. А Радов чуть не бегом припустил к себе домой, моля Бога, чтобы ничего не случилось с Нуэлой.
Однако на даче все было спокойно. Нуэла встретила его, как всегда, на пороге дома веселая, раскрасневшаяся, в легком домашнем халатике, с поварешкой в руке - видно было, что она только что отошла от кухонной плиты, - и сразу забросала его вопросами:
– Ну, как сходили? Сделали все, что надо? А как тот ваш суровый приятель, встретили вы его? И почему бы ему как-нибудь не навестить нас?
Радов приготовился было подробно отвечать на все эти вопросы. Но Нуэла уже схватила его за руку и потянула в дом:
– Нет-нет! После! А сейчас - мыть руки и за стол. Обед давно готов.
Можно ли было остаться равнодушным к этому милому щебетанию очаровательной девушки, в глазах которой не угасало самое искреннее расположение к нему, Радову, не избалованному женским вниманием? Но можно ли было отделаться и от страшного чувства тревоги, от сознания того, что какие-то черные, недобрые силы все ближе подбираются к самому дорогому для него человеку? Правда, все эти опасения его были пока лишь из области догадок и предположений. Но Рындин, похоже, имел для этого весомые основания. Дай-то Бог, чтобы он ошибался!
Глава седьмая
Минуло еще две недели, и жизнь Радова и Нуэлы окончательно вошла в размеренную, устоявшуюся колею.
Вставала Нуэла рано. И сразу же принималась за приготовление завтрака. Потом они вместе работали в саду или бродили по лесу, вместе готовили обед и ходили в райцентр за продуктами, вместе просматривали очередные главы рукописи Радова и намечали ход дальнейшего повествования, причем нередко Нуэла делала столь неожиданные и дельные замечания и высказывала столь оригинальные мысли, что Радов не мог не подивиться ее острому уму и умению быстро и точно формулировать самые сложные вопросы. Словом, везде и во всем она оказалась просто незаменимой помощницей Радову. А очень скоро начали сбываться и ее обещания поправить его здоровье.
Он не замечал, чтобы она производила над ним какие-то специальные манипуляции, и тем не менее с удивлением убеждался, что постепенно пропала мучившая его одышка, прекратились боли в груди, исчезли ставшие почти привычными слабость и апатия, вернулась вера в свои силы.
И дело было не только в том, что ему доставляло неиссякаемую радость присутствие в доме молодой, красивой девушки. Это само собой. Главное же заключалось в том, что он чувствовал, почти физически ощущал, что глаза Нуэлы, ее руки, все существо ее источают какие-то неведомые флюиды, от которых захватывало дыхание, начинала кружиться голова и казалось, будто все тело пронизывают невидимые токи, заставляющие трепетать каждую клеточку, каждый нерв, каждую каплю его крови.