Няня для сурового папы
Шрифт:
— Я сейчас, что-нибудь быстренько приготовлю!
— Стоять, — рявкает Бурый хватая меня за локоть, когда я дёргаюсь в сторону кухни. — Куда это ты собралась?! Что, вдруг резко полегчало?
— Эм… ну… нет. Вообще-то у меня по-прежнему сильная слабость…
Кристально честным взглядом не мигая смотрю в глаза Бурому, пока он сверлит меня своим хмурым. Эти гляделки длятся с минуту, после чего он снова поворачивается к девочкам.
— Так, сейчас я сам что-нибудь приготовлю. Пока переодевайтесь и мойте руки, — командует Бурый. — А ты, Марья Алексевна, живо в постель. Тебе прописали матрасочный режим.
Хочу всё-таки попробовать предложить свою помощь с готовкой, но в последний момент одёргиваю себя. Вдруг Миша скажет, раз ты нормально себя чувствуешь, то кати-ка со своими косяками домой к Кирюше? Он может решить даже машину не доделывать!
— Ты чего застыла? — раздаётся над ухом его хмурый голос.
— Я? А. Да… что-то резко зябко стало, — специально провожу руками по плечам и вздрагиваю, хотя на самом деле мне вообще не холодно.
— Вот и дуй в постель. Сделаю тебе чай с мёдом. Согреешься. Бегом, Марья Алексевна, или тебе отсчёт как перед стартом нужен?
Вот вроде и не грубит, но и привычной шутливости в голосе нет.
Делать нечего, поэтому поджав губы, я топаю к себе в комнату, там снимаю больничную сорочку и надеваю пижаму. Немного подумав, натягиваю ещё тёплые носки, свитер и закутываюсь в одеяло.
Вот теперь точно на больную похожа. А за больными нужно ухаживать и желательно подольше.
Миша приходит спустя минут десять с большой кружкой чая в руках.
— Что, так сильно холодно?
— Ага. Что-то прям озноб взял, — киваю, изображая тряску.
— Вот. Чай попей. Здесь мёд и малина. Должно помочь.
Бурый протягивает мне кружку и тут же разворачивается, чтобы уйти.
— Э, Миша? А ты не мог бы мне ещё одно одеяло принести? А то это, мне кажется, недостаточно согревает.
— Хорошо, — буркает, бросив на меня взгляд через плечо.
Нет, ну так вообще дело не пойдёт. Он сейчас должен был ответить что-то вроде «а задница не запотеет?» или «может тебе в бане постелить?»
А он просто «хорошо»?!
Всё очень плохо. Совсем-совсем хреново, Маша!
Отпиваю сладкий горячий напиток и раздумываю, что делать дальше, постукивая пальцем по стакану.
Ещё есть надежда, что Миша отпустит какую-нибудь шуточку, когда вернётся с одеялом, но он просто накрывает меня и говорит, что сообщит, когда будет готов ужин.
Как последний гвоздь в крышку гроба!
Допиваю чай и откидываюсь на подушку, накрывшись двумя одеялами. Хмуро смотрю в потолок, слушая шипящие звуки в глубине дома и бурчание телевизора — видимо, Миша уже что-то готовит. А девочки смотрят мультики.
Минут через десять лежание под двумя одеялами в свитере, штанах и носках, у меня реально начинает потеть задница.
Я так сдохну!
Распахиваю одно одеяло. Не легчает. Распахиваю второе и начинаю мечтать выпить стакан ледяной воды.
В итоге встаю с постели, плетусь к окну и чуть его приоткрываю. С наслаждением вдыхаю холодный воздух, как вдруг раздаётся стук в дверь.
Вот чёрт!
Как ошалелая несусь обратно в постель. Закутываюсь в одеяла как в паранджу и, сделав истощенный голос, отвечаю:
— Войдите.
— Маша, что делаешь? Можно к тебе? — в комнату заглядывают Тася с Васей и тут же подбегают к кровати. — А мы тебе рисунок нарисовали.
Забравшись на постель, девочки протягивают мне листок. На нём изображена девочка на льду, которая, по всей видимости, орёт и падает. Вокруг девочки в красный круг обведён флажок, зачёркнут линиями прорубь и ещё какие-то знаки запрета.
— Это тебе памятка безопасности. Чтобы ты больше не упала в воду, — поясняет Вася.
— Спасибо, девочки. Я сохраню это себе.
Правда, эта памятка может мне больше никогда не понадобиться. К сожалению…
— Ужин готов, — сообщает Миша, зайдя в спальню и бросив на нас с девочками хмурый взгляд. — Я же сказал, Машу пока не беспокоить.
Бинго! Значит, он всё-таки за меня переживает!
— Мы рисунок нарисовали, пап. Чтобы Маша больше не падала.
— Всё нормально, Миш. Я в порядке, — встаю на защиту девочек, взмахнув рисунком.
— Раз в порядке, тогда пошли ужинать.
Тася с Васей тут же убегают на кухню, а я остаюсь сидеть на постели.
Нужно что-нибудь придумать. Ну, как-нибудь его спровоцировать хоть на какие-то эмоции, иначе я так с ума сойду от догадок, что там творится в его бородатой голове!
Только вот как?
Неужели он настолько сильно на меня злится?! Всё-таки я пострадала…
— Я, наверное, не пойду ужинать. У меня всё ещё слабость.
— Ладно. Тогда полежи.
Что значит «ладно, тогда полежи»?! И это всё что ли?!
— Хотя есть вроде так хочется…
— Сейчас принесу сюда, — сводит брови на переносице и выходит.
От обиды и отчаяния аж заплакать хочется.
Я всё испортила! Ну почему я такая неуклюжая и невнимательная?! И ведь не была же такой! В смысле вообще никогда! Чёрт, да я в шесть лет заново ходить научилась, ну что сейчас-то вдруг пошло не так?!
Миша приносит тарелку с макаронами по-флотски и ставит на прикроватную тумбу.
— Ещё что-нибудь?
— Можно ещё… градусник?
— У тебя температура? — сдвигает брови на переносице.
— Что-то знобит. Надо проверить.
Пока Миша ходит за градусником, я набираю полный рот горячих макарон, что аж слёзы на глазах выступают. Чёрт как горячо-то!