О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
У меня так сердце и замерло. Батюшки, думаю, что я наделал! Ведь это я лодку так привязал, что он развязать не может. Опоздает Яков Иванович из-за меня!
И готов уж я был на помощь ему броситься, но в это время, вижу, выезжает Яков Иванович.
Да только все-таки поздно. Пароход уже поравнялся, смедлил ход и почти остановился совсем близко от берега.
Видим — Яков Иванович изо всех сил старается, гребет, а с парохода, с мостика, на него смотрит сам «водяной барин». Этакий бравый мужчина, в белом кителе, в белой фуражке, и борода черная большая расчесана на две стороны.
Подъехал Яков Иванович к пароходу и поставил весла в лодке стоймя, лопатками кверху (это и называлось «сушить весла»). А «водяной барин» кричит ему с мостика:
— Спишь, старый пес! Лодыря гоняешь! Обязанностей своих не знаешь! Попробуй у меня еще раз прозевать — выгоню к чертовой матери! — повернулся к штурвальной рубке и сказал что-то.
Пароход прибавил ходу и пошел дальше. А Яков Иванович так и остался на реке, в лодке, с поднятыми веслами в руках...
А мы, ребята, пока происходила вся эта сцена, так и просидели на берегу молча, как истуканы.
Но как только пошел пароход дальше, Шурка посмотрел на меня убийственно и говорит:
— Не сумел-таки лодку как следует привязать! Подвел Якова Ивановича! Эх ты!.. — сжал презрительно губы и отвернулся.
А я готов был сквозь землю провалиться.
Возвратился Яков Иванович невеселый. Поднялся на берег, сел опять с нами, помолчал, покрутил головой и говорит, наконец:
— Вот, ребятушки, как над нашим братом, мужиком, начальство-то измывается! Старым псом меня назвал, выгнать посулил. А за что? Ну, хоть бы у меня бакены не на месте стояли или на ночь не зажег бы я их — от этого беда бы могла быть. А то, вишь ты, опоздал честь ему отдать, весла сушить, так он на меня за это!
Молчим мы. А Вася вдруг вскочил на ноги и говорит с азартом:
— Я бы ему по морде дал! Вот так!
И кулаком по воздуху ударил.
Ребята засмеялись.
А я сижу, и все меня мучит мысль, что это я подвел Якова Ивановича. Наконец, не выдержал и говорю:
— Яков Иванович, ведь это вам из-за меня попало. Это я лодку, перевязал. Мне показалось, что она некрепко привязана, я и побоялся, как бы она не ушла, и завязал покрепче. Извините меня, Яков Иванович!
Старик вдруг как хлопнет меня всей ладонью по спине и опять своим прежним веселым голосом говорит:
— Милый ты мой! Так тебе меня, говоришь, жаль стало? Не жалей! Я и не такие виды видел, да прожил. И еще проживу! С его лаяния от меня ничего не убыло. Да и ну его! — и тут Яков Иванович выругался очень крепко.
А у меня с души тяжесть спала, да и остальные ребята повеселели.
Поглядел Яков Иванович на солнце и говорит:
— А ведь время-то, ребятушки, к ночи идет. Солнышко скоро садиться будет. Пора перемет наживлять да ставить. Помогите-ка мне! — Принес Яков Иванович перемет и выложил его на траву. Володе велел его разбирать, чтобы не спутался, а нас усадил в ряд и горшок с червями поставил около и велел червей насаживать, а сам наживленный перемет аккуратно складывает в ящик.
Четверти часа не прошло, как стокрючковый перемет мы наживили. Яков Иванович был очень доволен:
— Вот что значит сообща работать! А прошлый раз мы с Володюшкой с час возились с ним.
Скоро Яков Иванович с Володей уехали перемет ставить, а я к реке спустился. Рубашка совсем высохла, только рыбой от нее сильно пахло, да местами, где я плохо промыл ее, в лубок засохла. Снял я рубашку Якова Ивановича, надел свою. Поглядел на реку. Яков Иванович и Володя недалеко уехали, к белому бакену. Володя в веслах сидит, а Яков Иванович — на корме, с переметом. На реке тихо, каждое слово Якова Ивановича и Володи отчетливо до меня доносится.
Слышу, Яков Иванович ласково так говорит Володе:
— Володюшка, ты лодку-то подгони кормой к бакену, я тут камень спущу. А потом держи вдоль берега, да смотри, за бакены не выходи, — минуты не прошло, а уж Яков Иванович громовым голосом кричит: — Куда тебя, дьяволенок, прямо на бакен несет? Вот возьму да веслом двину!
И сразу же ласково-укоризненно журчащим голосом:
— И что ты, Володя, будто первый раз перемет ставим. Надо, голубок, в оба глядеть!
А вслед за этим, точно в трубу:
— Держи, держи, дьявол, лодку-то! Видишь, зацепилось! Табань! Табань! К берегу дай немного!
Больше я не стал слушать, на берег поднялся, снес в будку к Якову Ивановичу его рубашку и к ребятам присоединился, а они на берегу баловались — боролись (Шурка легко всех поборол), в чехарду играли и при этом кричали и хохотали.
Солнышко уж совсем низко спустилось, когда мы, наконец, поехали домой, в Людец. Яков Иванович уже вернулся и устанавливал в свою лодку зажженные фонари — три красных и два белых, на бакены собирался их ставить. С нами он ласково попрощался:
— Прощайте, — говорит, — соколики! Повеселили старика и ухой накормили. Еще раз приезжайте!
Назад поехали мы без Володи. Он с Яковом Ивановичем остался — перемет с ним утром вынимать.
Перевалили сразу же под другой берег Сны и там стали подниматься к месту. И мне пришлось на этот раз достаточно погрести и вдвоем и одному — Володи-то не было. Руки я себе здорово намял.
Приехали без приключений. Ткнулись в берег, вылезли из лодки, Шурка и говорит:
— Вот, смотри, как надо лодку привязывать! — и завязал одним узелком, как и Яков Иванович. Уж после я узнал, что такой узел морским узлом называется. Им в самом деле очень удобно лодку привязывать: сам ни за что не развяжется, как бы лодка ни дергалась, а развязать его очень легко.