Обетованная земля
Шрифт:
Физиономия Лахмана скривилась, глаза увлажнились.
— Счастлив? — переспросил он. — Что за словечко для эмигранта? Эмигрант счастлив не бывает. Мы прокляты на вечные скитания. Мы всем чужие. Обратно нам дороги нет, а здесь нас только терпят. Ужасно, особенно если тебя преследуют демоны твоих инстинктов!
— Это как посмотреть. У тебя хоть демон есть, Курт. У других вообще ничего не осталось.
— Не смейся надо мной, — вздохнул Лахман. — Успех в любви отбирает сил не меньше, чем неудача. Но что ты, дубина бессердечная, в этом смыслишь?
— Достаточно,
— Гой он и есть гой, — заметил Лахман. — Когда вам нечего сказать, вы чертыхаетесь. А то и стреляете.
Вторая авеню по вечерам превращалась в корсо для гомосексуалистов. Здесь под ручку прогуливались пары, одинокие молодые особи фланировали в ожидании знаков внимания, а пожилые прощупывали их осторожными, похотливыми взглядами. Здесь царила атмосфера карнавала, медленно вращалась накаленная, приведенная в действие экзотическим мотором карусель потаенной страсти, запретной, но все же терпимой, а потому опасной и волнующей, так что, казалось, сам воздух дрожал от возбуждения.
— Вот свиньи! — буркнул продавец газетного киоска, когда я покупал у него вечернюю газету.
— Почему? — удивился я. — Ведь это же ваши клиенты.
— Да я не про гомиков, — поморщился он. — Я про их псов! На поводке их надо водить, но эти педики их все равно отпускают. Любят своих тварей до безумия! Раньше были таксы, потом пошла мода на терьеров, а теперь от пуделей спасу нет. Вы только взгляните! Прямо стадами ходят!
Я огляделся. Он был прав. Улица кишмя кишела мужчинами, выведшими на прогулку своих пуделей.
— Опять эта падаль! — завопил вдруг продавец, пытаясь выбраться из своего круглого киоска. Это удалось ему не сразу — под ноги свалилась толстая пачка журналов. — Дайте же этой твари пинка! — закричал он.
Маленький пудель палевой масти, выскочивший неведомо откуда, уже задрал лапу над газетами и журналами, вывешенными с наружной стороны прилавка. Я прогнал его, и он, тявкнув в ответ, мгновенно исчез в уличном параде.
— Это был Фифи, — сообщил мне продавец, выбравшись наконец наружу и в мрачной ярости глядя на экземпляр журнала «Конфиденшл», мокрой тряпкой свисавший с перекладинки. — Опять успел! Этот гаденыш выбрал именно мой киоск и метит его каждый день! А пузырь у него, скажу я вам, все равно что у слона! И самое мерзкое, я никогда не успеваю до него добраться.
— Зато у него, похоже, неплохой вкус, — заметил я. — Он мочится на то, что этого, безусловно, заслуживает.
Продавец снова забрался в свой киоск.
— Отсюда-то мне его не видно, — объяснял он. — Фифи — хитрая дрянь — прекрасно знает это! Он подкрадывается сзади — и готово дело! Я его вижу, только когда он уже убегает, а иногда и вовсе не вижу, если он смывается туда же, назад. Неужели нельзя, как нормальные псы, отлить на дерево? А мне его удовольствие каждый день
— Тяжелый случай, — посочувствовал я. — Может, посыпать нижний ряд вашей прессы перцем?
Киоскер мрачно взглянул на меня.
— Станете вы читать эротический журнал, если вам придется непрерывно чихать? Да я бы этих проклятых пуделей отравил всех до единого! Притом что у меня у самого собаки. Но не такие же!
Я взял свою газету и осторожно заглянул в нее. «Почему я медлю? — подумал я. — Откуда эта беспричинная опаска, что, собственно, меня удерживает?» И не смог себе ответить. Это было все сразу, странная смесь из многих чувств — тут и легкость, и мимолетное, почти неощутимое возбуждение, и нетерпение, и тихое, робкое счастье, и смутное ощущение неясной вины. Я сложил газету и направился к дому, который теперь узнал.
В лифте я встретил Фифи, того самого палевого пуделька, и его хозяина, который не преминул тут же со мной заговорить.
— По-моему, нам с вами на один этаж, — сказал он. — Ведь это вы вчера приходили с госпожой Фиолой?
Я растерянно кивнул.
— Я видел, как вы заходили, — объяснил он. — Меня зовут Хосе Круз.
— А я уже познакомился с вашим песиком Фифи. Газетный киоскер от него без ума.
Круз расхохотался. У него был массивный золотой браслет на руке и явный избыток зубов во рту.
— Говорят, на нашем этаже раньше был первоклассный бордель, — сообщил он. — Смешно, но вполне подходит, как вы считаете?
Я совершенно не знал, на каком этаже квартира Марии. Круз остановил лифт и пропустил меня вперед, плотно прижавшись ко мне сзади.
— Вот мы и дома, — сказал он, глядя на меня. — Вам туда, а мне сюда. Может, зайдете как-нибудь на коктейль? Виды отсюда потрясающие.
— Может быть.
Я был рад, что таким нехитрым способом нашел квартиру Марии. Хосе Круз посмотрел мне вслед и помахал рукой.
Мария Фиола лишь приоткрыла дверь и выглянула в щелку. Я увидел только ее глаз и прядь волос.
— Привет, беглец, — сказала она со смехом. — Ты, видно, беженец по призванию. В первый же день бросил меня, даже не попрощавшись.
Я облегченно вздохнул.
— Привет тебе, о дивный фрагмент из одного глаза, одного плеча и пряди волос, — сказал я. — Можно мне войти? Я принес приветы от пуделя Фифи и твоего соседа Хосе Круза. Без этой парочки я вряд ли отыскал бы твою квартиру.
Мария открыла дверь шире. Кроме туфель, на ней ничего не было. На голове косо сидел тюрбан из полотенца. Она была очень красива. За ее спиной в медовом свете вечера поблескивали нью-йоркские небоскребы. Их окна гигантскими зеркалами отсвечивали в лучах вечернего солнца.
— Я как раз одевалась, — сказала она. — Сегодня у меня съемки. Почему ты не позвонил?
— У меня нет номера этого телефона.
— А почему утром так тихо смылся?
— Из чувства такта. Не хотел тебя будить, а компрометировать тебя позже, когда все тут выводят своих пуделей, тоже не хотелось. У вас тут не дом, а клуб любителей животных, к тому же весьма активный.