Обезьяны
Шрифт:
– «Х-хуууу?» – вокализировал Саймон, демонстрируя тем самым, что прекрасно понимает: со стороны двери к нему обращается именно Джейн. Удостоверившись в этом, д-р Боуэн опять же бочком подчетверенькивала к нему и очень осторожно начинала барабанить художнику по спине, одновременно чистя его и сопя:
– Не бойся, Саймон, я здесь, чтобы помочь тебе, вот я сейчас тебя почищу.
Всякий раз это было началом конца – секунду-другую пациент терпел чистку, но затем, едва только поворачивал голову и встречался с Джейн глазами, взвывал:
– «Вррррааааа!» Пошла вон! Пошла вон, пошла вон, пошла вон! – Он вскакивал на лапы и забивался
Поначалу Боуэн четко придерживалась инструкций, которые сама же выдала персоналу отделения. Она не трепала дружески Саймона по загривку, а равно не чистила его, что тоже должно было бы его успокоить – успокаивало же это других шимпанзе в отделении. Но постепенно ее терпение тончало – реакция Саймона оставалась такой же ненормальной, он совершенно не желал идти на контакт, и теперь, едва только художник начинал жаться в угол, Боуэн легонько била его по морде. Но и это ни к чему не привело, если не считать дурацких обвинений в надругательствах и мучениях, которые появлялись в его письмах после таких эпизодов.
– «ХууууГраааа!» – пробарабанила Боуэн по двери кабинета Уотли и ворвалась туда одним прыжком, обрушив на голову начальника лавину Дайксовых записочек. Две-три минуты она продолжала демонстрировать свое недовольство, бомбардируя консультанта книгами, извлекаемыми одна за другой из стоявших у него в кабинете шкафов.
– «Хуууу-хуууу-хуууу» Джейн, как все это понимать? Ты что, решила устроить у нас тут переворот, революцию «хууууу»? – замахал Уотли, складывая пальцы в перерывах между отражением одной книжки и подлетом следующей.
– «ХууууГраааа!» Как это понимать?! А вот так вот и понимать, Уотли! Мы топчемся на месте. Я каждый день шлю вам отчеты о своей переписке с Дайксом, а вы, насколько я могу судить, ничего в этой связи не делаете.
– Да, но что же я могу сделать-то «хууууу»? Вы, кажется, не в состоянии ему помочь. Даже диагноз поставить не сумели. Все, что мы имеем по сравнению с началом предыдущей недели, – это два блокнота белиберды, один за авторством Дайкса, про то, что на планете Земля живут люди, другой – за вашим, про то, как все устроено на самом деле. Мне кажется, во всем этом нет ни грана психиатрии «хууууу».
– Возможно, здесь-то и зарыта карликовая пони.
– Я не понимаю.
– Возможно, нам нужно придумать какой-то другой подход к Дайксу. Уотли, мы обязаны что-то сделать.
Консультант выполз из-за стола, под которым прятался, и подчетверенькал к Боуэн.
– «ХууууГрааа», вот что, Джейн, полагаю, раз мы не можем заставить нашего шимпанзе передумать, то пусть воображает себя человеком и все такое. Ведь у вас нет никаких свежих идей. Да, вы сумели довольно точно установить степень его «хиии-хииии-хииии» «человечности», но идей-то у вас больше не стало?
В следующий миг Уотли пережил шок – д-р Боуэн начала чистить его в паху, чистить весьма фривольно, а затем, и это был еще больший шок, начала играть с начальником в спаривание, хотя и с силой подчеркивала каждым движением, что это только игра.
– У нас остался еще один шанс «чапп-чапп», Уотли, – пробарабанила она где-то у него в подбрюшье.
– «Хиии-хиии-хиии-хиигггххх». И что же это за шанс, Джейн – Джейн! Я серьезно.
– Буснер.
– «Хууууу» что?
– Наш шанс – Зак Буснер. Давайте попросим его осмотреть Дайкса. Возможно, он что-то придумает.
Глава 10
Длинный синий «вольво» седьмой серии свернул с Талгарт-Роуд и нырнул под Хаммерсмитскую эстакаду. Внутри машины команда Буснера занималась тем же, чем всегда: одни буйствовали, другие их поучали. Старшие подростки на заднем сиденье чистились, хихикали, дергали за разнообразные веревочки, ручки и кнопочки и истошно вопили, уворачиваясь от нокаутирующих ударов вожака, которым было не занимать силы, но явно недоставало меткости.
– «Ррррряв»! Вот что, ребята, – показал именитый натурфилософ, как он любил себя обозначать, – мы приближаемся к больнице, где заточен этот бедняга.
Прыгун крутанул рулем вправо-влево, преодолевая S-образный поворот, вслед за «вольво» увивались маленькие смерчи потревоженных пакетов из-под чипсов.
– Обратите внимание на белые столбы и трубы, которыми украшены стены клиники.
Старшие подростки исполнили приказ вожака, задрав головы вверх и уставившись тремя парами глаз сквозь люк; три порции шерсти выпростались наружу поверх воротников их футболок.
– Видите «хууууу»?
– Да, видим, вожак, – взмыли к крыше машины шесть лап.
– Архитектор, который проектировал это «уч-уч» здание, вероятно, полагал, что в известном смысле следует традиции функциональности в духе школы Баухаус и брутализму Ле Корбюзье, но, признаемся, на самом-то деле он сделал что «хууууу?» – На заднем сиденье царило беззначие. – Итак, что же он сделал на самом деле «хууууу»?
Эрскин поднял вверх палец.
– «Хууууу» да, Эрскин?
– «ХуууууГрааа» он просто навесил на окна решетки, вожак «хууууу»?
– Очень хорошо, очень хорошо, ты отличный самец, ползи сюда, – Буснер протиснул голову меж сидений и громко чмокнул Эрскина в морду.
– Именно, «чаппп-чаппп» совершенно верно, это-то он и сделал. Это не трубы и не столбы – это решетки. Возможно, лишь декоративные, но все же символ вышел грандиозный. Он нагляднейшим образом показывает, что шимпанзе на всех здешних четырнадцати этажах отрезаны от своих групп, лишены права на территорию и возможности четверенькать, куда им вздумается. Меж тем, – продолжил махать лапами Буснер как заправский дирижер, – вам, ребята, конечно, известно, что шимпанзечеству потребовались тысячелетия, чтобы преодолеть, подавить свое инстинктивное отвращение и ужас перед всевозможными увечьями и болезнями. Но и сегодня я порой нахожу повод сомневаться, что нам взаправду удалось это отвращение подавить. Сии столбы, – показал он так, что, казалось, знаки падают вниз с его ладоней как конфетти, – это не Башни, Где Царит Тишина, [80] это Башни, Откуда Раздается Истошный Вой. Там, на их вершинах, ненужные обществу тела наших собратьев лишаются чести и достоинства, а заняты этим падальщики, получающие деньги от государства, грифы в белых халатах…
80
Они же «башни молчания» – «кладбища» у парсов (зороастрийцев). Парсы не хоронят и не кремируют мертвецов (дабы не осквернять четыре стихии, которым поклоняются), а сносят в такие башни, где их поедают грифы. Существуют до сих пор в общинах парсов в Индии (в основном в районе Бомбея).