Обезьяны
Шрифт:
Тони открыл конверт с приглашением у себя, в многоквартирном доме на Натчбул-Роуд, где родился и где до сих пор жил с матерью. Увернулся от слюнявого рта карликового пони, притворился, что не заметил материнских знаков («Хууууу» что это тебе такое прислали по почте?»), ринулся по коридору, заполненному гнетущими запахами старой самки, и нырнул в свою комнату.
Выглядела она странно. Одна ее половина сохранилась в первозданном виде с времен, когда ее хозяин был старшим подростком: стены украшали плакаты глэм-роковых команд семидесятых – «Слейд», «Ти-Рекс», «Суит», – на покрывале для гнезда были изображены зверюшки из книг Беатрикс Поттер, [88] на полках стояла «Нарния» [89]
88
Поттер Хелен Беатрикс (1866–1943) – знаменитая в свое время английская детская писательница и иллюстратор собственных книг, персонажи которых – разнообразные животные (кролик Питер, белка Наткин и др.).
89
«Хроники Нарнии» – гептология английского писателя Клайва Стейплза Люьиса (1898–1963), смесь «фэнтези» и детской религиозной пропаганды.
Другая половина однозначно принадлежала взрослому самцу. Основную ее часть занимал рабочий стол с дырками для коленей, заваленный книгами и бумагами, сбоку стоял ящик с подсветкой и матовым стеклом для просмотра слайдов. Над столом висели полки, забитые шикарными альбомами по искусству. Среди беспорядка стояла стальная пепельница, полная окурков от «Бактриан-Лайтс», а рядом с ней лежал осколок зеркала, покрытый крошками кокаина. Каким-то неведомым образом нашлось также место для набора канцелярских принадлежностей, любовно освещенного прикрученной к столешнице лампой от «Энглпойз». [90]
90
«Энглпойз» – английская компания по производству осветительных приборов.
Тони водрузился на крутящееся кресло у стола, обвив задние лапы вокруг торса, словно младенец перед тем, как громко заплакать. Одним взмахом пальца с толстым острым когтем Тони вскрыл желтый пакет, на обороте которого значилось: «Галерея Левинсона. Изящные искусства», и оттуда немедленно вывалился объемный полыхающий детеныш.
Как часто, подумал Тони, детеныш бывает для своего отца вожаком? Этот горящий детеныш – что он означает? В последние недели перед срывом Саймон не раз делал толстые намеки, что его новые картины повествуют о телесности, о самой глубинной, фундаментальной и притом физической сути шимпанзе. Всякий раз, когда Саймон делал такой намек, Тони немедленно взмахивал лапами, пытался что-нибудь из него вытянуть. Но пока воспламененный детеныш не приземлился у него на рабочем столе, Тони не понимал, насколько шокирующими могут в самом деле оказаться картины Саймона.
И вот теперь Тони обогнул фонарь на углу Графтон-стрит и Корк-стрит [91] и застыл. Некоторое время он стоял так, рассматривая фантастически розовую и сияющую задницу велокурьера, который пыжился, взбираясь вверх по улице к Пиккадилли. Тони покачал головой, шерсть на которой уже давно линяла, хотя ее хозяину не исполнилось еще и тридцати пяти. Для таких вечеров, как сегодняшний, ему давно пора завести себе парик. Тони был маленький и стройный, почти бонобо; в глазах одних – достоинство, в глазах других – недостаток хуже некуда. Но самое поганое, как хорошо понимал Тони, это лежащая на нем печать гниения, которое давно поразило его мать; он знал, что ее жуткий старческий запах впитался в его шерсть настолько, что никаким дезодорантом не выведешь.
91
На самом деле с Корк-стрит пересекается не Графтон-стрит, а ее продолжение, Клиффорд-стрит.
Тони Фиджис связал чувство отвращения к собственному телу с этой новой информацией о Саймоне, о его картинах. Как они уместны, как вовремя, подумал он, они появились – ведь те же вопросы занимают и его самого и, может быть, сведут его с ума, как свели Саймона. Может быть, Саймон разучился верить в спаривание – как и он сам. Хотя, конечно, причины у нас очень разные.
Конечно, с чисто физической точки зрения Тони был трус, и все же ему достало смелости дожестикулировать до логического конца и сделать вывод: его неверие связано с тем, как в нынешние времена живут шимпанзе, насколько они отрезаны от природы, в какой денатурированной среде обитают. А раз так, не удивительно, что в газетах и журналах некуда деваться от картинок, которые всех зверей наряжают в шкуру шимпанзе.
Вот, например, журнал «Нью-Йоркер», который Тони покупает в основном ради фотографий Маплторпа, а в последнее время также Ричарда Аведона. [92] В нем масса карикатур с ошимпанзеченными животными, притом ошимпанзеченными грубо и глупо: поющие собаки, острящие лоси, задумчивые бизоны, философствующие люди. Никто не замечал в этих картинках никакой неловкости, – по крайней мере, Тони не знал ни одного шимпанзе, кто бы созначился с очевидным для самого Тони фактом: они положительно свидетельствуют, что их автор страдает каким-то психическим заболеванием, как минимум неврозом. Навязчивой идеей, пагубным пристрастием искать все новые способы изобразить пропасть, разделяющую нас и всех прочих живых существ.
92
Маплторп Роберт (1946–1989), Аведон Ричард (1923–2004) – знаменитые американские фотографы и фотохудожники.
Не далее как на прошлой неделе в «Нью-Йоркерс» опубликовали картинку, на которой типичный самец-рекламщик с Мэдисон-авеню жестикулировал с белкой, сидевшей на дереве в Центральном парке. Белка показывала: «О'кей, он виновен, это ежу ясно, давай пожестикулируем о чем-нибудь другом «хууууу»?» – намекая, несомненно, на суд над О.Дж. Симпсоном, на этот непрекращающийся журналистский вой, который заставлял опасаться, что ядовитая волна бонобизма накроет США целиком. Но ирония картинки заключалась не только в этом, она была глубже, куда глубже, думал Тони. Покачав головой, он встал на задние лапы и направился ко входу в Галерею Левинсона.
– «Х-хххуууу» как я рад тебя видеть, Тони, – заухал Джордж, причетверенькав к дверям из дебрей выставочного зала. – Я просто комок нервов, один сплошной комок нервов «иииик-ииик-иииик»!
– «Х-хххуууу» вот что, Джордж, так не годится, успокойся, возьми себя в лапы… – отзначил Тони. Его шрам скрутился в спираль замешательства, превратив и без того морщинистую морду в этакий проколотый футбольный мяч.
Самцы уселись на пол у стойки на входе и некоторое время держали друг друга за яйца, а затем начали неторопливо чиститься. Тони удалось извлечь из шерсти между пальцев задних лап Джорджа катышки клея, которые со вчерашнего дня доставляли Левинсону массу неприятностей. Джордж же чистил Тони рассеянно, просто тыкал туда-сюда пальцами.
Пока они чистились, до ушей Тони доносились видеофонные уханья секретаря галереи, которая заносила в список гостей, планировавших опоздать к открытию.
– И вот так у нас сегодня весь день, – застучал Джордж Тони по пузу, – и вчера то же самое «хуууу». Верно, я всегда трясусь, когда открываю выставку, но сегодняшний вернисаж – это что-то отдельное, он точно доведет меня до ручки! Кто знает, может, кончится тем, что я окажусь в том же уродском психдоме, в одной палате с беднягой Саймоном «хуууу»!
– Трунннн» Вожак с тобой, Джордж «чапп-чапп», Джордж! Да успокойся же… – Тони бросил чистить союзника и, опершись передней лапой о стол секретаря, встал на задние лапы. Секретарь – амбициозная молодая самка, у которой в мыслях была карьера, карьера и еще раз карьера, – узнала Тони и полупоклонилась ему, не прекращая кокетничать с очередным ухнувшим в галерею шимпанзе.
Джордж последовал примеру Тони. На нем был, как заметил художественный критик, один из этих отвратительных псевдонамозольников, которые недавно вошли в моду у молодых геев. Полный абсурд, подумал Тони; Джордж, старый ты мой баран, как ни старайся, а ягненка из тебя все равно не выйдет, даже в такой шкурке. Впрочем, он и так на взводе, не стоит это ему показывать.