Оборотень
Шрифт:
– У вас неплохо получается, - улыбнулась Глория.
– Вы способный ученик.
– Вы делаете из меня мальчишку, - отозвался Тим.
– Иногда это необходимо. Не скучно ли все время чувствовать себя пожилым? Может быть, я помогу вам позабыть о своем возрасте?
– Это уже происходит.
– Отрадно слышать... Я хочу, чтобы вы были счастливы, - добавила она вдруг.
– Серьезно, хочу. Вы слишком много сделали для меня.
Желание поцеловать Глорию было настолько сильным, что Тим даже остановился, сбившись с ритма. И в этот момент в их хрупкий мир неожиданно ворвался резкий телефонный звонок, словно электрической молнией расколов сцепленные руки.
– Не берите трубку, я сам, - быстро сказал Тероян, направляясь к аппарату.
– Это я, - услышал он голос Карпатова.
– Пришел факс на твою Глорию Мирт. Она жительница Тарту, двадцать один год. В конце мая отправилась на несколько дней в Москву погулять, но обратно в Прибалтику не вернулась. Зная ее взбалмошный нрав, родители особенно не тревожились, считая, что она закатилась куда-нибудь на юг и греется с волосатыми мужчинами на солнышке. Но ты тоже не беспокойся. По словесному описанию, та Глория не соответствует твоей: у нее темные волосы и карие глаза. Я думаю, что настоящая Глория Мирт уже давно мертва, но вот как ее платье оказалось на твоей девушке? Пораскинь мозгами.
– А что слышно о Квазимодо?
– Пока ничего. Будь здоров, мне некогда, - и Олег отключился. Тероян не стал передавать содержание разговора девушке. Но он с самого начала предполагал, что это не ее настоящее имя. Какая, в сущности, разница - как тебя зовут? Имя лишь пустой звук, и если бы ее нарекли Марией или Иванной чтобы изменилось в ней? У нее были бы те же синие глаза, и тот же нежный овал лица, и та же стройная фигура. И он бы так же заботился о ней, как сейчас. "Так же бы... любил?" - мелькнула у него мысль. Он уже давно спрашивал себя об этом, не решаясь признаться. Но Тим не мог допустить этого, не мог позволить себе забыть о своей профессиональной врачебной этике, ведь, что ни говори, а девушка была его пациентом, ее память подверглась амнезии, она оказалась беспомощной в этом мире, отверженной, лишенной своего прошлого. Но и с охватывающими его все сильнее и сильнее чувствами Терояну уже было трудно совладать. В нем словно бы боролись два человека, два противника, доказывающих каждый свою правоту.
Прежде чем отправиться в ресторан "Звездный", что находился неподалеку от дома, Тероян и Глория, - он продолжал называть ее так, - поехали в банк, где Тим снял нужную для ремонта машины сумму. Мастер обещал вставить ветровые стекла к семи часам. Они подождали, пока он закончит, прогуливаясь возле автомастерской, а за скорость работы Тероян прибавил еще пятьдесят долларов. Ему была необходима машина. И прямо на ней они поехали в "Звездный".
Все было почти так, как они и представляли: уютный столик на двоих, предупредительные вежливые официанты, тихая музыка и зажженные свечи, легкое изысканное вино и богатый выбор закусок. И первый танец, за которым последовал второй, и третий, а затем Глорию пригласил высокий красавец-мужчина, а Тероян наблюдал за ними, откинувшись на спинку кресла, пригубливая из бокала, и чуточку ревновал. Поэтому, когда Глорию пригласил еще один юноша, он твердо и несколько резко сказал, что девушка устала. А Глория почувствовала его состояние и не обиделась, лишь улыбнулась и заметила вскользь:
– Вам бы родиться восточным тираном.
– Увы, об этом надо было позаботиться сорок пять лет назад.
Этот вечер оказался одним из немногих за последние годы, когда он был почти счастлив, заставив себя позабыть обо всех тревогах и опасностях, поджидавших их за стенами ресторана.
Они ушли из "Звездного" в первом часу ночи, оставив "Жигули" тут же, на стоянке. Тим поддерживал Глорию под руку; слегка опьянев, она все пыталась вставить цветок из купленного им букета роз в петлицу его пиджака. Наконец это удалось, и она засмеялась.
– Теперь вы настоящий франт, - сказала она, любуясь своей работой.
– А вам не хочется меня поцеловать?
– Конечно, Глория, вы же знаете, - отозвался он.
– Тогда не спрашивайте разрешения.
Они остановились, Тим бережно обнял ее за плечи и поцеловал в губы, мягкие и нежные, словно созданные для любви. Девушка прильнула к нему, ответила на поцелуй, крепко и жарко. Тероян чуть отстранился, боясь охватившего их обоих огня. А Глория пыталась поймать его взгляд и руки ее обвились вокруг его шеи.
– Что случилось?
– тихо спросила она.
– Ничего. Просто мы стоим на краю пропасти.
– И вы опасаетесь сорваться вниз?
– Я боюсь за вас.
– Перестаньте все время быть врачом. Ведь прежде всего вы человек, мужчина. Неужели я навсегда останусь для вас только объектом медицинского исследования?
– Нет, Глория, нет, - он снова взял ее под руку и повел к дому. Знаете, ведь и вы тоже излечивающе действуете на меня. Видя вас, находясь с вами рядом, я словно получаю хорошую дозу лекарства, преображаюсь, становлюсь более человечным, радующимся жизни. Такого со мной не было прежде. Все последнее время я жил как бы по необходимости: не печалясь, но и не веселясь. Прошел день - и ладно, слетел еще один листок календаря, а сколько их там - впереди? Это меня мало занимало. Но вот появились вы, и я будто бы обрел новый смысл жизни; я вижу цель и дорожу ею. И, может быть, даже не совсем представляю свое существование без вас. Простите за откровенность старого военного врача.
– Нет, продолжайте, - попросила Глория, заглядывая ему в глаза.
– Что же продолжать? Пожалуй, я и так сказал слишком много. Они уже подошли к подъезду. Лифт поднял их на шестой этаж. Самое трудное, как думалось Терояну, это оставаться с ней в квартире наедине, знать, что их отделяет друг от друга лишь тонкая перегородка двери. Тим пожелал Глории спокойной ночи, а сам ушел на кухню, пил кофе, курил и думал о них обоих. И снова в нем происходила борьба, два противника, сцепившись, продолжали схватку - и каждый стремился оторвать другого от земли. И он знал, что если потеряет под ногами почву, то в нем исчезнет и все человеческое, и тогда черты зверя проступят сквозь его облик. Но мысль, что Глория, возможно, ждет его, не давала покоя.
Он встал, как в гипнотическом сне прошел по коридору, миновал свою комнату и нажал на дверную ручку. Дверь не была заперта изнутри. Он открыл ее и шагнул в полумрак. Глория лежала на кровати, лицом вверх, лунный свет падал на закрытые глаза. Дыхание ее было ровным, она спала, вытянув обнаженные руки поверх одеяла. Тероян постоял несколько секунд, всматриваясь в безмятежные, столь дорогие его сердцу черты, повернулся и осторожно закрыл за собой дверь. Сердце продолжало сильно колотиться, отдаваясь ударами молоточков в висках. Вновь начали подступать головные боли, ввергая его в то состояние, которое он сам, как врач, окрестил для себя "бадахшанским синдромом" - по той местности, где получил осколочное ранение. Эти боли могли продолжаться всю ночь, выкручивая его словно мокрое полотенце, не давая погружаться в успокоительный сон, оставляя истерзанным до рассвета. Было только одно средство избавиться от них - движение, скорость, дорога и холодный ветер в лицо. Тероян надел куртку, взял ключи от машины и вышел из квартиры.
Возвращение домой произошло только под утро. Уставший, обессиленный, вымотавшись в ночных бдениях, Тероян снял забрызганную грязью верхнюю одежду и повалился на кровать, закрывшись с головой одеялом, всем своим существом проскальзывая в темное узкое горлышко сна. Сколько времени он отдал тревожному мертвенному забытью? Часа четыре, не больше. Очнулся Тероян от того, что Глория слегка трясла его за плечо.
– Тим, проснитесь, - услышал он ее голос.
– К вам пришли. Оторвав голову от подушки, он увидел сидящего возле стола Олега Карпатова, одетого в милицейскую форму. Он носил ее так редко, что Тим даже удивился.