Обратный отсчет
Шрифт:
— Я хочу предложить тост, — сказал Люк. — За тех, кто дожил до этого дня… и за тех, кому не довелось.
Они выпили. Затем слово взял Берн:
— У меня тоже есть тост. За тех, кто переломил хребет фашистской Германии, за Красную армию.
Адмиралу тост Берна явно не понравился.
Кофе подали в гостиной. Люк раздавал чашки. Когда он предложил Вилли сахар и сливки, она прошептала:
— Восточное крыло, последняя дверь налево.
В половине одиннадцатого хозяин настоял на том, чтобы мужчины перешли в бильярдную. Налив себе бурбона, он отвел Люка в дальний конец комнаты, чтобы показать ему свою коллекцию ружей, выставленных в застекленной витрине.
— Я знаю и уважаю вашу семью, — сказал адмирал. — Твой отец — выдающийся человек.
— Спасибо, — ответил Люк. Его отец всю войну помогал налаживать работу Управления регулирования цен.
— Выбирая себе жену, мой мальчик, тебе нельзя забывать и о том, в какой семье ты родился. Девушке, которая станет миссис Лукас, предстоит войти в высшие круги американского общества. Твоя избранница должна быть способна играть предназначенную ей роль.
— Я запомню ваш совет, адмирал, — сказал Люк, возвращая на место винтовку. Он начал понимать, к чему клонит его собеседник.
— Как бы то ни было, лучше тебе не связывать жизнь с этой маленькой еврейкой. Она тебя не стоит.
От злости Люк заскрежетал зубами:
— Простите, но подобные вопросы я готов обсуждать только с собственным отцом.
— Боюсь, твой отец про нее даже не слышал. Или я не прав?
Люк покраснел. Очко в пользу адмирала. Вилли до сих пор не встречалась с его родителями, так же как он — с ее матерью. Да у них и времени для этого не было. Шла война, они и друг с другом-то виделись лишь урывками.
— Извините, но я вынужден сказать, что подобные замечания для меня оскорбительны.
— Я тебя понимаю, сынок, только, возможно, мне известно об этой девушке больше, чем тебе.
— Ни черта вы про нее не знаете.
Адмирал обнял Люка за плечи:
— Послушай, я тоже мужчина. Я все понимаю. Главное — не смотри на вещи слишком серьезно, а немного развлечься с этой потаскушкой — это можно. Все мы…
Он так и не договорил — Люк двумя руками оттолкнул его от себя. Адмирал отшатнулся назад, уронил стакан с виски, а потом и сам рухнул.
Энтони схватил Люка за руку.
— Господи, Люк, что ты творишь?
— Ну-ка, вы оба, успокойтесь, — сказал Берн, вставая между ними и упавшим адмиралом.
— Какое, к чертям, спокойствие? — Люк кипел от негодования. — Кто он такой, чтобы пригласить человека к себе в дом, а потом оскорблять его подругу?
— Она потаскуха, — сказал адмирал. — Уж я-то знаю. Ведь это на мои деньги она делала аборт!
Люк ожидал чего угодно, только не этого.
— Аборт?
— Да, черт подери! — Адмирал не без труда поднялся на ноги. — Энтони ее обрюхатил, и нам пришлось заплатить тысячу долларов, чтобы она избавилась от ребенка.
— Вы лжете.
— Спроси у Энтони!
Люк повернулся к другу. Энтони покачал головой:
— Я сказал, что она беременна от меня, иначе отец не дал бы денег, но на самом деле это был твой ребенок.
Люк был в ярости. Он считал, что хорошо знает Вилли, а она его обманывала, скрыла от него свою беременность. Он выскочил из комнаты, взбежал по лестнице, промчался по коридору. Найдя нужную дверь, вошел без стука.
Вилли лежала голой на кровати и читала книжку. На какое-то мгновение у него захватило дух. Она радостно улыбнулась ему, но, увидев его сердитое лицо, тут же помрачнела.
— Отец Энтони говорит, он дал тебе денег на аборт. Это правда? — выкрикнул Люк. — Отвечай!
Вилли заплакала, прикрыв ладонями побледневшее лицо.
— Прости меня, — сказала она сквозь слезы. — Если б ты знал, как я хотела оставить нашего ребенка. Но ты был во Франции, шла война, одному Богу было известно, вернешься ли ты ко мне. Мне пришлось одной принимать решение. Это было самое тяжелое время в моей жизни.
— Ты должна была мне рассказать, когда я приехал в отпуск.
Она вздохнула:
— Я знаю. Но Энтони считал, лучше про это никому не говорить, а девушку в подобной ситуации нетрудно убедить.
— Как я могу тебе верить после такого обмана?
— Ты хочешь сказать, между нами все кончено?
— Да.
Вилли снова расплакалась:
— Дурак! Ты ничего не понимаешь. Даже война тебя ничему не научила.
— Война научила меня, что ничто на свете не ценится так, как верность.
— Похоже, ты до сих пор не знаешь, что под давлением обстоятельств люди бывают готовы пойти на обман.
— Даже когда это касается тех, кого мы любим?
— Тех, кого любим, мы обманываем чаще, потому что нам не все равно, что они думают.
Люк не признавал подобных оправданий.
— Я придерживаюсь другой жизненной философии.
— Тебе повезло. — В ее голосе звучала горечь. — Ты вырос в счастливой семье. Не знал ни нужды, ни утрат, никогда не чувствовал себя отверженным. Ты прошел через тяготы войны, но тебя не пытали, ты не остался калекой. С тобой не случалось ничего плохого. Неудивительно, что тебе не приходилось врать.
— Если ты действительно так обо мне думаешь, ты должна радоваться, что избавишься от меня. — Его тошнило от этой сцены, и он повернулся, чтобы уйти.
— Но я не радуюсь. — По ее щекам струились слезы. — Я люблю тебя. Мне жаль, что я тебя обманула, однако я не собираюсь валяться у тебя в ногах только из-за того, что в трудную минуту поступила не лучшим образом.
Где-то в глубине души Люк слышал голос, говоривший ему, что он отказывается от самого дорогого, что у него когда-либо было. Но злость, унижение и боль заглушили доводы разума. Он направился к двери.