Образ врага
Шрифт:
— Ну-у, Натан Ефимович, — Карл укоризненно покачал головой, — всему свое время. Честно говоря, не разбираюсь я в этих играх.
— Неужто? — прищурился Бренер. — А зачем тогда вы в них участвуете?
— Платят хорошо, — он ухмыльнулся, — работа не скучная, не пыльная.
— Сколько вы знаете языков, Карл?
— Английский, русский, испанский, арабский, иврит. Пять, кроме родного. Правда, не все так хорошо, как русский, но мне хватает.
— Вы могли бы зарабатывать деньги как-то иначе.
— Мог
— И что же вам помешало?
— Азарт. Я люблю рисковать.
— Если я правильно понял, вы террорист?
— В определенном смысле, — кивнул Карл с комической важностью.
— Есть у вас какая-нибудь программа, цель?
— А почему вы думаете, что они должны быть?
— Ну, надо ведь чем-то оправдывать риск, жестокость, убийства, — пожал плечами Бренер, — я плохо разбираюсь в политике, но каждому школьнику известно, что у террористических группировок должна быть некая красивая сверхзадача переделать мир, осчастливить человечество, отомстить, изменить что-то в истории и в географии, оттяпать кусок земли у одного государства и передать другому, истребить каких-нибудь врагов по национальному, социальному, или религиозному признаку. Наконец, просто доказать себе и другим собственную значимость. Ну как же без этого?
— А у вас, когда вы изобретаете в своей лаборатории всякую пакость, разве есть программа, цель?
— Я занимаюсь наукой. У науки нет никакой цели, как и у искусства. Это самодостаточные понятия.
— А мораль? — хитро прищурился Карл. — Вам интересно наблюдать, как размножаются вирусы и всякие бактерии? Как мучается подопытный кролик, мой тезка? Вы представляете себе, что так же будут мучиться люди, если плоды ваших исследований кто-то применит на практике? Женщины, дети, старики, совершенно невинные люди…
«Надо же, запомнил кролика, — усмехнулся про себя Бренер, — задела его за живое судьба подопытного тезки…»
— Плодами моих исследований можно по-разному распорядиться. Можно убивать, но можно спасать, лечить. Вот тут как раз и начинается мораль.
— Эйнштейн и Сахаров были гениальными учеными, высоконравственными людьми, — задумчиво произнес Карл, — но разве не лежит на них вина за появление атомного оружия?
— Убивать можно и топором.
— Правильно. Но масштабы разные. Или вы солидарны с Иосифом Джугашвили? Он довольно верно заметил, что гибель одного человека — трагедия, а гибель сотен тысяч — уже статистика. Оружие массового уничтожения изобрели такие, как вы, интеллигентные, тихие, гуманные люди. Так что еще неизвестно, кто из нас террорист, — Карл весело подмигнул, —
— Заткнитесь, вы, оба! — Инга шарахнула кулаком по столу, зазвенела посуда. — Карл, ты так много говоришь с еврейской свиньей, чтобы освежить свой русский? Чтобы легче общаться с твоей славянской проституткой?
Инга была сильно пьяна. Щеки ее пылали, светлые свежевымытые волосы падали на лицо, в глазах вспыхнул ледяной бледно-голубой огонь, не предвещавший ничего хорошего. Ни Бренер, ни даже Карл не успели заметить, каким образом в ее руке появился пистолет. Дуло заплясало перед глазами.
— Вы бы съели что-нибудь, фрейлейн, — осторожно произнес Натан Ефимович по-немецки.
— Молчать! Убью! Карл, учти, я все знаю. Я всегда все знаю. Ты только и ждешь, когда мы приедем в эту вонючую Россию, чтобы опять встретиться с ней. Не дождешься! Сначала я ее прикончу вместе с ее выродком. Он ведь твой, Карл? Какое счастье, у тебя есть сын! — она скорчила приторную гримасу. — Ты получишь деньги за эту операцию, купишь домик в Новой Зеландии и заживешь там в гнездышке со своим счастливым семейством.
— Инга, детка, убери пистолет, майне кляйне, — Карл расслабленно откинулся на стуле и закурил, — мы все устали, перенервничали, пора спать.
Инга щелкнула предохранителем. Рука ее тряслась, дуло перепрыгивало с Карла на Бренера и обратно. В дверях показался незнакомый здоровенный бритоголовый детина. Инга сидела спиной к двери, но просекла по реакции Карла и Натана Ефимовича, что там кто-то есть.
— Не дергайтесь. Тихо сидите. Оба. Одно движение стреляю. Ты, скотина, пошел вон отсюда!
Парень вопросительно уставился на Карла. Судя по выражению его квадратного лица, он не знал немецкого. Карл затянулся, стряхнул пепел и произнес по-русски:
— Все нормально, Эдик. У нас семейная сцена.
— Это прислуга? — усмехнулся Бренер.
— Совершенно верно, — кивнул Карл, — вы спрашивали, кто так вкусно приготовил свинину. Именно он, Эдик. Он вообще мастер на все руки.
— Карл, я не шучу. Ты меня знаешь. — Инга, выпятив нижнюю губу, сдула легкую прядь со лба.
Натан Ефимович заметил, что рука с пистолетом уже не так сильно трясется.
— Майне либе, — вздохнул Карл, — может, мы отпустим профессора и выясним наши отношения наедине?
— Нет. Он останется здесь. Это даст тебе шанс. Если ты продолжишь валять дурака, я сначала убью его. Тогда, возможно, ты одумаешься.
— Слушай, детка, что с тобой? У тебя очередной приступ ревности? Должен сказать, очень не вовремя. Давай сначала завершим операцию, а потом займемся личными проблемами. Сейчас тебе лучше лечь спать. Ты много пила и ничего не ела. — Карл загасил сигарету, протянул руку к Инге.