Обреченность
Шрифт:
6го мая есаул Гнутов, отмечал день своего рождения.
На именины были приглашены походный атаман Стана и старшие офицеры.
Пили много и все уже изрядно опьянели. Павлов нервно порывался уйти. Но Доманов цепко удерживал его за рукав и снова садил за стол.
— Прошу всех налить! — требовал изрядно захмелевший есаул Трофименко, ближайший помощник Доманова. — Я хочу выпить за войскового старшину Доманова, настоящего героя, который вывел из окружения и спас своих казаков.
К Гнутову наклонился войсковой старшина Неделько.
— Брэшет
Трофименко налил полный фужер коньяку и выпил залпом.
— Да-ааа! — ударил кулаком по столу Трофименко.
– Доманов наш настоящий батька. А другим насрать на казачью кровушку,
Его пытались успокоить, но он грубо перебивал всех, кричал, толкался, пока сидевшие рядом, не усадили его на место.
Павлов встал из-за стола и хлопнув дверью вышел. За ним следом выскочил Доманов. Вышли еще несколько офицеров. Во дворе они увидели, что бледный как полотно Павлов, таскает Доманова за грудки и кричит:
— Ты хочешь свалить меня и занять мое место... в бога, в креста!.. но тебе не удастся. Ты ответишь за все!
Их оттащили друг от друга и развели в разные стороны. Походный атаман оттолкнув Доманова, пошел домой. Всем стало ясно, что конфликт зашел слишком далеко.
* * *
Усиленный казачий батальон проводил регулярные рейдовые операции против партизан на территории Смоленской, Витебской и Могилевской областей, действуя в составе немецких охранных дивизий.
Подразделения Кононова находились в армейском резерве, выполняя задачи разведывательной службы или бросались на те участки, где была угроза прорыва.
С октября 1942 года 102й батальон был преобразован в 600й казачий дивизион, состоящий из трех конных эскадронов, трех пластунских, одной пулеметной роты и двух батарей. Почти до конца 1942 года казачий дивизион в основном обеспечивал охрану железнодорожных коммуникаций по ветке Витебск — Полоцк и Борисов — Орша.
Один из командиров эскадронов рассказывал Кононову:
— Прибежала на днях ко мне бабочка из села, кричит, ваши все пограбили! Дети без куска хлеба остались! Спрашиваю:
— Какие такие наши?
— Да казаки!
Поскакали в деревню. Выяснили, что изголодавшиеся в лесу окруженцы под казаков работают.
Но на всякий случай я конечно еще своих предупредил, чтобы мирное населении трогать даже в мыслях не держали!
А однажды заскочили верхи в село, а там амбар с пособниками партизан догорает. Мы к деревенским с расспросами, а они от нас в разные стороны разбегаются. По деревне вой стоит, крики, слезы. Местные кричат: «Ваши казаки потешились. Только что ушли из села».
— Мы на коней и в догон. И хоть больше смерти боялись они погони, но достали мы их и порубали. Оказалось заброшенные парашютисты НКВДешные, но в в настоящей казачьей форме. А командиром у них — русский…
* * *
Дивизион Кононова был на особом счету у немецкого командования, считаясь одним из самых боеспособных подразделений среди «восточных частей» и неоднократно отмечался в приказах и сводках высшего командования Вермахта.
Располагался он в селе Круча, Круглянского района Могилевской области.
Штаб дивизиона находился в центре села, в крепком деревянном пятистенке под железной крышей. Над выкрашенным крыльцом висела выструганная доска. Сквозь замазанные сажей буквы читалась надпись «Правление колхоза имени товарища Ворошилова».
Казармой служила бывшая школа. В коридоре и классах пахло пылью, мелом и табаком. Казаки вытащили из шкафов и столов книги, журналы, ученические тетради. Висевший в кабинете директора портрет Сталина расстреляли и бросили в угол. Там же валялся и портрет Льва Толстого.
Муренцов поднял его. Бережно поставил на тумбочку рядом со своей кроватью.
— Это хто такой бородатый будить, Сергеич? Карла- марла?
— Да нет. Русский офицер. За Россию воевал, также как и мы.
— А-ааа! Тада ладно.
По вечерам свободные от службы казаки собирались на крыльце школы. Здесь же крутились местные мальчишки. Приходили женщины, из тех, кто побойчее.
Иногда свободные от службы казаки устраивали концерт. Оркестр состоял из немецкого аккордеона и гармошки. Иногда и Муренцов брал в руки гитару. Казаки просили его:
— Давай офицерскую, Сергеич.
Муренцов мягко, осторожно трогал струны. Запевал:
Я увидел его сквозь прицел трехлинейки,
Но не стал нажимать на курок.
Не стрелять же в того, кто спасал вас от смерти,
И сегодня я отдал должок.
Казаки подсаживались ближе, закуривали.
На германской войне
Братство было в цене
Дни летели в кровавом галопе.
Бывший штабс-капитан,
Почему же Вы там?!
Почему Вы не в нашем окопе?
Гитара плакала и рыдала. Муренцов пел и спрашивал.
Нас октябрь разметал, как жемчужные бусы.
Оборвавши истории нить.
Бывший штабс-капитан, Вы же не были трусом!
Что ж заставило Вас изменить?
Вместе с красной ордой Вы-могильщик державы,