Обреченность
Шрифт:
— Тута я Тимохвей Иванович. Звал?
Доманов напустил на себя строгий вид. Прикрикнул на своего заместителя.
— Где шастаешь? Почему не докладываешь по всей форме? Ты офицер или кто?
Рыжеватый и голубоглазый пройдоха Лукьяненко, непонимающе топтался у порога.
— А как же, Тимохвей Иванович. Охфицер... а як же... сотник.
Доманов чуть остыл.
— Ладно. Жаль времени на тебя нет. А то прописал бы я тебе плетюганов.
Лукьяненко вытер ладонью вспотевший лоб. Кажется пронесло.
— Ты знаешь, что у нас завелся большевистский агент?
Лукьяненко удивился.
— Иде? У нас? Да ты шо-оооо?
— Вот тебе и шо-ооо. В самом штабе засел, подлюка. Только что Радке сказал. Говорит, что уже абвер в курсе. Скоро всех допрашивать начнут.
Надо нам раньше немцев эту гниду вычислить. А то вскорости либо партизаны шкворку на шею наденут, либо немцы.
Лукьяненко напряженно думал.
— А сам то ты как думкуешь?
— Я думаю так. Мы с тобой про многих гадали...
Сотник важно кивнул головой.
— Це було!
Доманов хлопнул себя кулаком по колену.
— Вооооот! А на кого не думали?
— На кого?
Доманов, похожий на сельского счетовода, сморщился складками своего простодушного лица. Бесхитростный доверчиво-задумчиный лик выдавал в нем опытного карточного шулера.
— Да на Павлова же, дурная твоя голова!
Лукьяненко вытаращил глаза.
— Да иди ты!.. На атамана?
— На атамана. Сам посуди. Самолично во всех операциях участие принимает, а пули его не берут. Красных пытать запретил. Пленных не расстреливает. И все такое.
Лукьяненко размашисто перекрестился
— Ну ты Тимохвей Иваныч голова! А мне чого робить?
— Да-ааа, голова, — горделиво покивал головой Доманов.
– А ты пока язык прикуси, молчи. Наблюдай. И с Павлова глаз не спускай. А то он, уже того, под меня копать стал. Чувствует сука, что у меня под прицелом, вот и хочет устранить до срока. Помнишь день рождения у есаула Гнутова?
— Ну!
— Вот тебе и ну! Нажрался Павлов как свинья и давай меня за грудки тягать. Кричал, что я ему поперек дороги стою. Убить грозился. Трофименко его еле оттащил.
Лукьяненко долго думал. Выпил водки. Наконец сказал:
— Слухай, Тимохвей... Иваныч
Доманов наклонился к нему правым ухом.
— Так можеть... его того?..
— Можеть... А кто исполнит?
Лукьяненко помолчал, прикидывая про себя.
— Можно Юськина. Или лучше Богачева. Он ведь с ним завсегда рядом... адъютант никак. Да и тебя уважает.
— Можно и Богачева. Только смотри, чтобы наверняка.
— Не журись. Тимохвей Иванович. Сделаем наверняка. Прощевай.
— Прощевай односум. Вызову, если что.
Доманов был доволен состоявшимся разговором. Все, что было нужно - сказано. Оставалось только ждать.
* * *
В начале февраля 1943 года, в 15 километрах северо-восточнее Витебска 600й казачий дивизион принял участие в операции против партизан.
Перед началом операции стоявший на левом фланге дивизиона отдельный татарский батальон перестрелял немецких офицеров и перешел на сторону партизан. Казаки открыли огонь по этому батальону, перестреляв около 80 татар, и взяв в плен 23 человека. Пленных тут же расстреляли.
Вплоть до июня 1943 года дивизион Кононова участвовал не только в антипартизанских операциях и в охране немецких коммуникаций, но и воевал с регулярными частями Красной армии.
С 15 мая по 20 сентября дивизион участвовал в операциях под Великими Луками и потом до весны 1943 года под Смоленском.
Казаки постоянно несли потери, которые восполняли за счет вербовки военнопленных. Несмотря на неудачи германской армии в лагерях военнопленных все еще находились желающие служить на стороне немцев. Но зачастую настроение среди казаков и особенно в тех эскадронах, где основную массу составляли не казаки, было подавленным.
Опорой Кононову служили проверенные в боях 1й и 2й эскадроны, основу которых составили те, кто воевал с Кононовым еще с начала войны.
Во всех же остальных подразделениях были не только те, кто пришел в дивизион по убеждению, но и те, кто любой ценой стремился вырваться из лагеря, где их ждало только одно — голодная смерть.
Попав в дивизион и отойдя от плена они начинали метаться и думать о том, как заработать прощение перед советской властью. Настроение зачастую было подавленным.
За многие месяцы войны казаки насмотрелись всякого. Видели они поведение немцев на оккупированных территориях, сами прошли через голод и унижения в лагерях, и понимали, что воюют не против «бандитов и их пособников», а против таких же, как они сами, людей, ни в чем не повинных в их бедах и защищающих свою землю.
Воюя на стороне германской армии многие казаки не доверяли немцам и мучительно искали выход.
Это не могло не отразиться на моральном состоянии, и были случаи перехода казаков на сторону партизан.
Ранним мартовским утром нескольких легкораненых казаков отправили в город для того, чтобы из столярной мастерской забрать гробы для погибших казаков.
Гробов было много. В кузов они не поместились. Пришлось делать несколько рейсов. Когда грузовик ушел в город, казаки присели. Пахло струганым деревом, подтаявшим снегом, приближающейся весной.
— Ну вот, и порядок!
– разворачивая кисет выдохнул кто-то из казаков.
– Теперь можно и перекурить.
Крупными корявыми крестьянскими пальцами вертели аккуратные цигарки. Качали головами: