Обреченный на любовь
Шрифт:
Некоторое время они молча наблюдали за происходящим на экране. А когда началось самое интересное, Нора выключила тейлор.
– Отснятого материала у нас на два часа, но уж больно он возбуждающ. Боюсь, наш разговор перейдет не в то русло! – Она снова села в кресло напротив и взяла в руки стакан.
– Пожалуй, я был неплох. – Калинов ухмыльнулся. – Тебе не кажется?
– Да. – Она кивнула. – Ты был очень и очень неплох. Тем хуже для тебя!
– Значит, шантаж? – спросил Калинов, все еще ухмыляясь.
– Да. –
Калинов перестал ухмыляться, потер переносицу и прикрыл глаза. Не знаешь – где найдешь, где потеряешь, подумал он.
– Ерунда! У тебя устаревшие представления. Моему начальству абсолютно все равно, с кем я сплю!
Она фыркнула:
– Зато это не все равно твоей жене!
Да, подумал Калинов, Вите это действительно будет не все равно. То есть ей это до такой степени будет не все равно, что я даже не представляю…
– Ты неплохо осведомлена.
– Конечно. – Она кивнула. – Мне, например, известно, что ты живешь вторую жизнь. Я даже знаю, что ты никогда не изменял своей жене. До позавчерашнего вечера, разумеется…
Калинов снова прикрыл глаза. Я действительно не изменял, подумал он. Потому что считал, что именно Вита дала мне вторую жизнь. Своей любовью. Наверное, верностью выражалась моя благодарность судьбе…
– Кто вы такие? – спросил он. – И что вам от меня надо?
– Кто мы такие – абсолютно неважно. А надо нам только одно: Игорь Крылов. Договоримся с тобой – фильм этот исчезнет, как будто ничего и не было. Не договоримся – его увидит твоя жена. Со всеми вытекающими из этого события последствиями… Таким вот образом!
Таким вот образом, повторил про себя Калинов. Наверное, меня должно в дрожь бросать при мысли о том, что Вита увидит эти сцены. Да вот почему-то не бросает…
– Моя жена не ревнива, – сказал он.
– Она не ревнива потому, что ты не давал повода. Поверь мне как женщине, что, увидев, чем ты занимался в ее отсутствие, она станет похожа на разъяренную тигрицу.
– Поверить тебе как женщине, – сказал Калинов. – Интересное предложение. Вот только женщина ли ты? Что-то я сомневаюсь.
– Позавчера ты, кажется, не сомневался! – Она расхохоталась, с издевкой, немилосердно, словно чужая.
Калинов решил не обращать внимания на этот дьявольский хохот.
– Зачем вам Крылов?
– Какое это имеет значение? – ответила она вопросом на вопрос.
– Немалое. – Калинов вздохнул. – Может быть, я пошлю одного из своих самых близких друзей на верную смерть? И не говорите, будто я ошибаюсь!
– Ты его в самом деле пошлешь на смерть… Только не лги, что он твой самый близкий друг. Разве не ты украл у него девушку, ставшую потом твоей женой? Разве семнадцать лет назад он желал не твоей смерти?
Скажите, пожалуйста, подумал Калинов, экая осведомленность!
– Кто вы? О том, что было
– Как видишь, НАМ тоже известно. Остальное неважно.
– Нет, – сказал Калинов. – Даже если я продаю душу дьяволу, я должен отдавать себе отчет…
– Я – не дьявол! – перебила она. – Дьявола не существует, он живет в тебе самом. И ты не продаешь душу. Ты продаешь жизнь обыкновенного человека… Разве в твоей работе тебе никогда не приходилось совершать подобные сделки?
Калинов крякнул:
– Приходилось. Но то были враги.
– Крылов и есть враг!
– Чей?
– И твой тоже.
– Ерунда! Я не верю голословным утверждениям. Мне необходимы факты.
– Придется поверить без фактов. – Она встала из кресла, неторопливо подошла к входной двери и заперла ее.
Калинов усмехнулся:
– Запертая дверь вместо фактов – хороший разговор!.. Я так понимаю, что за шантажом последует запугивание…
Она не обратила никакого внимания на его реплику.
– Тебе же будет лучше, дурачок, – сказала она, – если ты ничего не будешь знать. А угрызения совести можно и пережить… Поверь мне – это знание слишком велико для тебя.
– Ни одно знание – как бы велико оно ни было – не стоит угрызений совести. И уж тем более оно не стоит жизни друга.
Она вернулась в кресло и вперилась в Калинова своими зеркалами. Потом спросила с сожалением:
– Значит, нет?
– Увы! – Калинов развел руками.
– Зря, – сказала она. Потом придвинулась, опершись грудями о край стола, и прошипела: – Ты причиняешь нам много хлопот, но в конечном итоге повредишь только себе. Все равно в субботу Крылов будет мертв!
– Не будет, – сказал Калинов спокойно. – Я позабочусь об этом. – И добавил, улыбнувшись: – Неужели тебе не больно? Посмотри, как ребро врезалось в твой молокозавод!
Она опустила голову. Он резко перегнулся через стол и сорвал с ее носа зеркальные очки. Она зажмурилась. Калинов удовлетворено хмыкнул. Она была очень похожа на девушку-американку, снимок которой показывал ему Милбери, но вряд ли это был один и тот же человек. Мордашка американки была живенькой, а черты лица лже-Норы выглядели несколько застывшими. Словно пластиковая маска. По-видимому, она имела менее развитую мимику, чем настоящая Нора Шепард.
– Зря ты это сделал, – сказала она монотонным голосом, не открывая глаз. – А впрочем, как знаешь!
Она откинулась на спинку кресла и подняла веки.
– О Господи! – Калинов отшатнулся и выронил зеркалки.
У нее были неживые глаза. Они двигались в глазницах, но зрачки были мертвы: они даже не дрогнули, когда она опустила и вновь подняла веки. Но самое страшное было не это, самое страшное было в том, что ее глаза не имели ВЗГЛЯДА. Они попросту не видели ни Калинова, ни комнаты, ни дневного света. Ничего вокруг.