Общество сознания Ч
Шрифт:
– Милый, бедный! Извиняется еще!
– переживал Николай Прокофьевич.
Дальше пришлось ехать совсем медленно, почти со скоростью пешего человека. Часы показывали пятнадцать минут восьмого, когда впереди меж ветвей встал силуэт высокого храма, похожего издали на готовый к запуску космический корабль. А когда выехали из леса, храм вырос перед глазами во всей своей красе - белый, кое-где подржавившийся облуплениями, обнажившими кирпичную кладку. С одного бока возвышались леса - там велись реставрационные работы. Четыре главных купола уже сверкали голубовато-серебристой жестью. Большой средний еще только ждал своего обновления.
– Пап, смотрри, хррам!
– воскликнул Сережа, вновь обретя раскатистую букву.
На крыльце одного из домов появилась пожилая женщина, и Тетерин поспешил подъехать к калитке этого дома. Белокуров выглянул и громко спросил:
– Здравствуйте! Скажите, отец Василий здесь?
– Вы к отцу Василию?
– обрадовалась женщина.
– Здесь, здесь!
– Она сошла с крыльца и продолжала говорить, приближаясь.
– Только он в бане сейчас, допаривается. Скоро уж выйдет.
– Я же говорил, что перед Пасхой положено в бане париться, - сказал Тетерин, радуясь, что был прав, и что батюшки тоже парятся, и что они приехали сюда, и что Сережа стал понемногу розоветь, а до того был синегубый.
– А молодой Василий приехал?
– спросил Белокуров.
– Приехал, - отвечала женщина.
– Он тоже парится сейчас, и Вячеслав, и Лешка. А вы приехали Пасху встречать или уедете?
– Нет, приехали Пасху встречать.
– Какое счастье! Отец Василий неспроста молился, чтобы еще людей послал Боженька. Услышаны его молитвы. А я - жена отца Василия, Наталья Константиновна. Да, и Васина жена приехала.
Тут Тетерин не мог не заметить, как побледнели губы на сей раз у среднего Белокурова. Он еще больше обмяк, когда на крыльце показалась молодая женщина лет тридцати.
– Где машину поставим?
– спросил Тетерин.
Белокуров молчал.
– Где можно машину поставить, Наталья Константиновна?
– задал тот же вопрос Сергей Михайлович.
– Вон к тому дому. Он у нас гостевой. Вас сколько? Трое? С малышом четверо? В гостевом два места еще свободные есть, а малыша с кем-то из вас
– в наш дом, наш дом теплее.
Тетерин повел машину к гостевому дому, поглядывая на Белокурова. Что это с ним? Тут явно было что-то нечисто. Остановились, стали вылезать из машины, а он сидит. Наконец последним выбрался. Жена священника шла к ним с ключом от дома, повела в дом, стала показывать, какое где есть свободное койкоместо.
– Я гляжу, недавно вы этот домик срубили, - заметил Тетерин.
– В конце прошлого года, - ответила женщина.
– Располагайтесь кто где хочет, молодые, а вы… не знаю, как звать вас…
– Николай Прокофьевич.
– А вы, Николай Прокофьевич, с мальчиком - в нашу избу. Ой!
– она вдруг схватилась за сердце, побледнела и присела на край одной из кроватей.
– Что ж я, дура, не спросила-то у вас! Ребят, вы мне только честно скажите: вы не бандиты, не грабительщики?
– Нет, - рассмеялся Тетерин.
– А что, разве похожи?
– Не обижайтесь, - взмолилась Наталья Константиновна.
– Я потому спрашиваю, что у нас-то тут вчера что было! Напали на нас окаянные, в масках. У одного маска - Ельцин, у другого - Клинтон. Отцу Василию голову пистолетом разбили, Васе тоже. Привязали нас всех к кроватям. искали одну-единственную икону, а ему ее один благодетель подарил. Стариннейшая икона, называется Черный Дионисий. Из школы учеников самого знаменитого иконописца Дионисия. Нашли и только ее забрали. А потом свечка упала, газета вспыхнула да на тюлю перекинулось. Едва не погорели мы, каб житель наш, Алексей, не вернулся вовремя с прогулки. Я со вчерашнего и боюсь всех, а все равно доверчивая. А вы кто будете-то, добры люди?
– Мы из газеты, - сказал Белокуров. Губы у него уже не были такими бледными.
– Я - главный редактор. Николай Прокофьевич - мой отчим, Сережа - сын, а это - мой сотрудник, Сергей Михайлович, палеоантрополог. Будем о вашем отце Василии очерк делать. И с молодым Василием я знаком, он-то меня и вывел на батюшку, схему дал, как доехать. Скажите, Наталья Константиновна, у Васи с женой никакого арабо-израильского конфликта не было?
– Да нет, все тихо. Хотя я заметила - что-то между ними холодное пролегло, будто противопожарный ров. А что? Плохо живут?
– Да вроде нет, - пожал плечами Белокуров.
– А почему ж не венчаются?
– Не знаю.
– То-то. Венчаться надо! У вас жены есть?
– У меня еще нет, - сказал Тетерин.
– У меня уже нет, - сказал Белокуров.
– У меня уже давно нет, - сказал Николай Прокофьевич.
– А если заведете, то - венчаться. В баню собирайтесь, пока она не остыла. Быстро остывает.
– Спасибо, мы перед отъездом в сауне парились, - сказал Белокуров.
– А я бы попарился, - крякнул Николай Прокофьевич.
– И Сережу возьму. Вы-то набанились, а мы нет. Не шибкий там жар?
– Да сейчас уже, наверное, совсем нет жару, тепло только.
– Вот, Сереженька, приготовься впервые узнать, что такое деревенская банька.
Матушка, а с нею старший и младший Белокуровы ушли. Тетерин прилег отдохнуть на выделенное ему койкоместо в противоположном печке углу. Белокуров взволнованно ходил по комнате.
Вдруг дверь открылась и вошел… Не кто иной, как тот самый щербатый и гневный обличитель отца-основателя. Тетерин аж подскочил с койки, не веря глазам своим.
– Желаю здравствовать, - произнес обличитель чинно. Видно было, что после бани он в благодушии и не собирается больше никому выклевывать из хохолка перья.
– И вам того же, - сказал Тетерин.
– Лица мне ваши знакомы, а где видал, не упомню.
– Утром сегодня виделись с вами, - сказал Белокуров.
– Вы грозные слова в Жаворонках отцу-основателю в лицо бросали.
– Хм!
– мгновенно вспыхнул обличитель.
– «Грозные слова»! Одними грозными словами не обойтись. Этого гада надо отработать в режиме правоохранительных органов.
– Великолепно сказано!
– восторженно воскликнул газетчик.
– Надо запомнить и использовать. Борис.
– Он пожал руку обличителю.