Общество сознания Ч
Шрифт:
И вот теперь, стоя перед зеркалом и мгновенно прокрутив в памяти безумный разговор с княгиней Жаворонковой, главный бестиарий выдавил в мыльницу побольше крема для бритья, взбил могучую пену и намылил не только подбородок, но и свои пышные усы. Мгновение он с тоской в сердце еще раздумывал, а потом прокряхтел:
– А, новые вырастут, еще мопассанистее!
И принялся уничтожать красоту.
Сережа, заглянув в ванную, полюбопытствовал:
– Пап, чё делиишь?
– Меняю облик, сын мой, - весело ответил отец.
– Ну и рожа!
– произнес отчим, когда Белокуров покинул пункт истребления красоты.
– Прокофьич! Ты же сам всю жизнь набосо бреешься. Я и решил тебе приятное сделать, - смеялся Белокуров.
– «Набосо»… - проворчал отчим.
– Слово-то какое подобрал гадкое. Тебе набосо не идет, с усами лучше.
– Взрастим новые. Ну-с, идемте на княжеский обед.
– Интересно, чем сейчас князья угощают.
– А разве раньше ты, Прокофьич, у князей подчевался?
– Ну, в кино, в книгах там. А как же? Представление имею.
Дождавшись, когда Прокофьич, в свою очередь, умоется, побреется и принарядится, отправились на четвертый этаж, где в красиво убранной столовой их уже ждали княгиня Жаворонкова (как бишь ее зовут-то?), ее фрейлина (тоже имя выпало из памяти), Тетерин и отец-основатель (Владимир, а ни отчества, ни фамилии…).
– А вот и мы-ы-ы! Простите, что заставили ждать, - бодро и громко объявил Белокуров, оглядывая стол, на котором стояли блюда с осетриной, семгой, икрой, заливным, пирожками, овощами, еще чем-то, красивая посуда, большие бокалы из темно-синего стекла, которые поменьше - из темно-красного, отчего сразу припоминались утренние балахоны.
– Это мужчины, а это женщины, - сказал главный бестиарий, постучав вилкой по краешкам бокалов, но не успел пояснить своей наблюдательности, потому что раздался почти душераздирающий возглас княгини Жаворонковой:
– Боже! Что вы с собой сделали?!
– Не понял… Ах, усы?.. Да, вот так вот, - замурлыкал Белокуров.
– Решил поменять имидж. Похудеть, простите, за столь короткий срок не успел.
– Отвратительно! Просто отвратительно!
– возмущалась княгиня.
– Трудно даже подобрать сравнение, на кого вы сейчас похожи.
– Как раз легко, - возразил главный бестиарий.
– Я стал еще больше похож на отца-основателя.
– А по-моему, даже меньше, - сказал палеоантрополог.
– До этого казалось, что вы - это он, только без усов, а теперь…
– А теперь?
– А теперь - не он, хотя и без усов, - наконец подобрал определение Тетерин.
Все расселись и приступили к еде. Слуга поинтересовался, кому что принести из питья.
– Апельсинового сока, - сказал отец-основатель.
– А нам с мальчиком молока, если есть, - попросил Прокофьич.
– Минералки, - сказал Тетерин.
– А мне пива, - заказал Белокуров, - поскольку за руль мне не садиться.
– И мне пива, - приказала княгиня.
– А вы что, собираетесь ехать?
– Да, намерены, - ответил главный бестиарий, поедая осетрину.
– Сегодня ночью хотим встретить Пасху в одном сельском храме.
– Это правда?
– спросила княгиня почему-то отца-основателя.
– Я не знаю, - пожал плечами тот.
– Превосходный священник, старинный огромный храм, - говорил Белокуров, кладя себе на тарелку заливное.
– Никакой московской суеты, мало народу, на рассвете - разговенье… Которое для нас, впрочем, ничего не значит, ибо мы не постились.
– Разве вы видите на столе мясное?
– хмыкнула княгиня.
– Не вижу, но в Великий пост, ваше высочество, на столе не должно быть не только мясного, но и рыбного, и молочного, только овощи и постные каши,
– просветил Белокуров и с удовольствием прикончил кусок заливного судака.
– Пасха в деревенском храме… - мечтательно произнесла княгиня.
– Мы поедем с вами! Такова моя княжеская воля! И там, в скромной обстановке, заставим отца-основателя повенчаться со своей невестой, от которой он отказывается.
– Екатерина Петровна!
– вспыхнула фрейлина.
– Я же просила!
– Ничего не желаю слушать, - возразила княгиня, имя которой вновь стало известно Белокурову.
– Представьте себе, соблазнил девушку, назначил свадьбу, которая должна завтра состояться, и в самый последний момент подколесинствует.
– Прекрасно сказано!
– легонько похлопал в ладоши Белокуров.
– Но ведь действительно ведет себя как Подколесин!
– возмущенно продолжала княгиня.
– Господа, скажите ему, что так не делается.
– Господа все в Париже, - заметил Белокуров голосом Шарикова из своего любимейшего фильма.
– Товарищ княгиня, должен вас огорчить тем, что в Светлое Христово Воскресение браки не совершаются, так что при всем желании спасти честь девушки мы не сможем завтра никого обвенчать, а сегодня уже поздно. Да и сегодня не венчают - пост еще не кончился. Насколько мне ведомо, первые венчания совершаются в первое воскресенье после Пасхи. Так называемая Красная Горка, или Антипасха.
– Каковы познания!
– усмехнулась княгиня.
– Все-таки как-никак, а я - главный редактор газеты, защищающей интересы православных русских.
– Я заметила, что ваша газета из этих… Как говорится, по другую сторону баррикад.
– Никаких баррикад после девяносто третьего года нет, - возразил Белокуров.
– Одни барракуды остались. Знаете что!
– вскинулась княгиня.
– Мы отправимся встречать деревенскую Пасху на лошадях. У нас отличные лошади, и хватит на всех.
– Если можно, мы с Сережей побудем тут, - сказал Прокофьич, принимая тарелку с супом пити.
– Спасибо. Не очень горячий? Будешь супчик, малыш?
– Буду, - кивнул Сережа.
– Чупчик. Спасибо.
– Какой вежливый, - похвалила его княгиня.
– Нет, отче, я не могу расстаться с мальчиком, - возразил отчиму Белокуров.
– Мы поедем на машине, точно так же, как прибыли сюда. К тому же у священника, отца Василия, вряд ли имеется достойное стойло для ваших породистых рысаков.
– Ну, допустим, они не самые породистые, - сказала княгиня.
– Хотя Ласточка - орловская, чистокровная. Зря не хотите. Это было бы эффектно. Господин товарищ главный редактор, может, вы все-таки составите мне компанию? Все поедут на машинах, а мы с вами впереди - на лошадках, а?