Обсидиановый нож (сборник произведений)
Шрифт:
Володя кивнул. Он был в своей стихии: факты, факты, точное знание! Бледное лицо Рафаила, казалось, выражало торжество, и Колька вспомнил его слова: «Мы привыкли считать, что первооткрыватель должен быть суперменом. Это ошибка. Он должен быть ученым. Перед лицом непонятных фактов супермен теряет психическое равновесие, оспаривает факты оружием. Или другим однозначным методом. Настоящий ученый, и только он, сохраняет спокойствие в самой сложной ситуации. Ему некогда паниковать».
Девушка поставила корзинку с нардиком на место.
— Переводи,
Он перевел. Ответ был туманный: «Предлежащее Равновесие». Отвечая, Дхарма смотрела на Кольку — длинными, мохнатыми, мрачными глазами — так, что становилось жутко. Хотелось откинуть голову: взгляд из-под высокого выпуклого лба, коричнево-красный рот — она была чуждо, дико, непонятно красива, и Колька сказал по-русски:
— Эй, а ты бы не смотрела так, а?
— Говори со мной по-нашему, Адвеста…
Володя продолжал вылавливать факты:
— Попроси ее нарисовать план местности, всей страны, вернее.
— Правильно, — обрадовался Колька. — Дхарма, можешь ли ты художничать? Можешь… — Он с трудом подбирал слова. — Покажи нам, как лежат на земле поселения, реки, большая вода.
Она встряхнула кудрями, ответила:
— Я только Врач, Адвеста. Обо всем Равновесии знают Нараны, Наблюдающие Небо и Хранители Птиц. Я же знаю великую реку Рагангу. На востоке и на закате Большая вода. Далеко на полночь есть высочайшие горы, но все это вне Равновесия. Там не живут Головастые.
Бурмистров слушал, постанывая от внимания. Быстро спросил:
— Какое расстояние от северной до южной границы Равновесия?
— Дюжина, шестикратно помноженная, шагов, — перевел Колька.
Пояснил, что «шестикратно помноженная» означает степень — двенадцать в шестой степени.
— …Степени, три миллиона шагов, примерно две тысячи километров, — записывал Володя. — М-да, обширный район, не спрячешь… Спроси, прежде они видели белых? А, она ушла…
Действительно, ушла. Без шороха. Нардик нищал в своем вместилище. Прежде им было невдомек посмотреть и разобраться, что плетенка вовсе не плетенка, а лист, цельный и выросший заодно с крышкой. И стол, на котором лежал Рафаил, успел с вечера врасти в новый цоколь — следы обреза почти заровнялись…
— Что, Бразилия? — с натугой съехидничал Колька.
Володя слабо, тоскливо улыбнулся.
— Еще сегодня утром, Колюня — помнишь, Брахак нарисовал солнце?
— Помню.
— Оно перемещалось слева направо. По часовой стрелке.
— Ну и что?
— Северное полушарие. В южном солнце ходит против часовой стрелки. Позорная ненаблюдательность, знаешь…
— Ну, ты не казнись, — сказал Володя. — Я тоже хорош — корни в их языке похожи на хинди, честное слово. Я не специалист, конечно…
— Колюня, пожалуйста! Получив такой урок, воздержись от гипотез! Наше дело собрать факты, Колюня…
— Ты получил урок, Вова, а не я. Этого, — он обвел рукой, — на Земле нет, зарежь меня. Это СП. Повторяю, в Индии такого не спрячешь, а что
Поссориться не успели — вернулась Дхарма, опять раздала «бахуш». Колька спросил, что за твари? Она ответила: «Белые муравьи». Володя сказал, что белыми муравьями обычно называют термитов, которые с муравьями не состоят в родстве. Они — тараканы.
— Спрашивай дальше, Николай… а, вот что. Прежде они видели белокожих людей, огнестрельное оружие, тканую одежду?
Ответ был однозначным: не видели. Ни людей, ни железных предметов, ни одежды из тончайших лиан. Нет. Никто никогда не упоминал, и в песнях не пел, нет.
— Что, съел? — воскликнул Колька и, торжествуя, взял инициативу: — Дхарма, я спрашиваю…
Она перебила его неожиданными словами:
— Теперь называй меня «Мин», Адвеста.
— Другое твое имя?
— Другое, Адвеста. Для прангама.
Это переводилось: «Тот, кого я жажду».
Володя кашлянул деликатно. Колька мучительно побагровел — она отвела глаза, встала и наклонилась над Рафаилом. Колька сидел багровый, теребил бороду, как идиот. Он был вовсе не робок, и давно не был девственником, но эта жуткая простота бессознательно накладывалась на жуткую непонятность окружающего. И она была красавица, и не стеснялась видеть, что он тоже жаждет ее. «Так у них здесь, вот как у них, значит. Называй меня Мин. — Или они все бляди, — думал он. — Либо она такая, вот попал, Господи…»
Она оставила Рафаила и вернулась к нему.
— О чем ты хотел спросить, Адвеста?
Он передохнул, сжавшись. Сам услышал свой хриплый вздох и поспешно заглушил его просьбой:
— Расскажи о Наране.
И заставил себя посмотреть на нее в упор, он же не трус, в конце концов! Он слышал, как рядом шепчет Володя:
— М-да, была бы единственно четкая проверка, Коля… Впрочем, результат далеко не мгновенный…
Он успел подумать: «Прав, сатана ученая!», и подумать, как это жестоко — забираться на такую высоту, откуда люди кажутся подопытными кроликами, и еще была мысль: эти наверняка распознают беременность через день-другой. Но дня другого не было, ничего не было…
Они смотрели друг на друга в упор. Долгое время протекло после его слов: «Расскажи нам о Наране», оно было кажущимся, будто все часы во всех пространствах ушли в нуль и тикали впустую, с застывшими стрелками. И внезапно стрелки дрогнули и пошли. Она спросила:
— Что рассказать тебе о Наране?
— Все, что можешь. Мы… — он все еще говорил с трудом, — мы ничего не знаем… о Наране. У нас подобного нет.
Дхарма вскинула руки и стремительно, крылатыми пальцами, ощупала его голову. От нее пахло анисом и чем-то еще, чудесным, а время опять замерло для Кольки. Она же всплеснула руками и прокричала с безмерным удивлением: