Обсидиановый нож (сборник произведений)

Мирер Александр Исаакович

— Почему же вы — Головастые, а не пожиратели крыс? Почему вы — люди?

«Дхарма, Дхарма», — позвали снаружи, от входа…

Часть вторая

Глава 1

Ахука был Наблюдающий Небо. Минуло три лунных месяца с той ночи, когда Великая Память приказала ему, стать Охотником. Он повиновался с готовностью — Врач Дэви предупреждала его, да и он сам чувствовал, как сжигает его мозг бессильная ярость. Иногда, сидя в пещере Наблюдающих Небо, он поднимал голову и грозил Звезде оскаленными зубами, как волк. Да, он пошел в Охотники от бессилия, но уже с некоей мыслью, которая развилась в нем за эти три лунных месяца.

Прежде он думал, что Нараны подыскивают каждому подходящую дорогу.

Теперь он знал, что люди безразличны Наранам, как муравьи, бегающие у подножья дерева. Кому-то из них должно направиться за добычей, и выбор падает на самых суетливых.

Три луны назад Великие начали посылать людей на Границы. Одним из тысяч был Ахука, Наблюдающий Небо. Он расстался с Дэви, расстался с местом в пещере Наблюдающих и с привычкой проводить рассветные часы перед Ухом Памяти.

Слоны сбиваются в стада. Пожиратели крыс зажигают костры между камнями. Младенец прислушивается к ударам материнского сердца. Ученый приобретает чувство безопасности, созерцая и творя стройную картину мироздания — это его стадо, его костер и мягкое спокойствие материнской груди. Ахука потерял чувство безопасности дважды: первый раз, когда вопреки наукам о небе вспыхнуло новое светило, и второй раз, когда он понял, что Равновесие гибнет под лучами Звезды.

Ахука томился. Пять месяцев тому назад в полночной части небосклона вспыхнула Звезда. Она вставала каждый вечер, прежде чем заходило Солнце, и, мерцая, поднималась высоко, чтобы вспыхнуть с наступлением темноты невиданным, прозрачным, голубым светом, залить им дороги, вершины спящих деревьев, гнезда рабочих обезьян под широкими листьями. Звезда прокатывалась над плоскогорьем и садилась за Рагангой. Пять месяцев тому назад ее увидели все. Но прежде ее заметили Наблюдающие Небо, те, что работали в обсерватории Высочайших гор. Да, полгода тому назад они передали весть по гониям, и Ахука в следующую же ночь улетел туда, за полуночную Границу, в царство холода и света. Далеко за границей обитания простирались горы, уступами вверх, и еще вверх, и небо здесь было бледно-голубым, как свет новой звезды. Птица, свистя гигантскими взъерошенными крыльями, тяжело тянула вверх — воздух был уже разреженным, жидким и леденил тело, Ахука был тепло одет, впервые в жизни он натянул на кожу звериные шкуры. Едва опустившись рядом с чахлой гонией, Рокх набросилась на пищу, нетерпеливо оглядываясь, наклоняя огромную черную голову. Клюв ее был приоткрыт — Рокх задыхалась здесь, на высоте в четыре тысячи шагов. С ее спины сгрузили корзинки с нардиками, закутанные в мягкие теплые листья, и она взлетела, стоило лишь Ахуке крикнуть: «Домой!» Охотники, странные и неуклюжие в мохнатых одеждах, проводили ее глазами и повели Ахуку к Наблюдающим Небо.

Тогда Ахука впервые кое-что понял. Здесь, где ближайшая Великая Память отстояла на четыре часа полета; где связь с ней по гониям была сложным и затруднительным занятием; где не было услужающих животных, и не было животных-строителей, и сотни разновидностей плодоносящих деревьев, и полусотни растений, создающих удобства. Где приходилось носить воду для умывания, а побриться было нечем (тогда Ахука и отпустил бороду). Здесь, где было только два — два! — растения, приносящих съедобные клубни, и Наблюдающие Небо сами шлифовали себе стекла, а Охотники несли охрану без гепардов, обезьян и Птиц… да, здесь Ахука кое-что понял.

Прежде всего он понял, что далеко за границей обитания тоже можно жить — мерзнуть, страдать от однообразной пищи, но жить более плодотворно, чем там, в полуденной стране. По ночам к пещере обсерватории подкрадывались снежные барсы, и дежурные Охотники поражали их тяжелыми стрелами, а Наблюдающие Небо не отрывались от своих труб, направленных на новую звезду, беседовали и спорили. И ничего не сообщали Наране об этих спорах. Предмет их был удивителен — Наблюдающие Небо спорили о природе звезд!

Было установлено: звезды есть огненные планеты, подобные солнцу. Они неподвижны, ибо слишком удалены от Солнца и Земли. На Равновесие они не влияют по той же причине, их лучи слишком слабы, чтобы исказить его течение. Самые тонкие опыты с нардиками подтверждали это мнение — ни один нардик не отклонился в своем развитии под светом звезд. Под лучами Солнца нардики изменялись буйно и разнообразно, каждая разновидность на свой лад. По изменению десятка разновидностей можно было составить полную картину того, как Солнце в настоящую секунду влияет на Равновесие. Еще в воспиталищах каждый узнавал, что эта зависимость была установлена свыше тысячи лет назад Киргаханом, великим ученым. Он показал, что в период больших солнечных пятен нардик из разновидности «круглая ящерица» прозревает, пролежав полчаса под лучами великого светила. В то же время белые жуки гоний наполовину сокращают кладку яиц, и большие муравьи гоний лишаются пищи тоже наполовину и потому начинают пожирать зеленых тлей третьего и пятого вида, что, в свою очередь, пагубно сказывается на гениях — приемные раструбы наливаются избыточным соком, который в обычных условиях отсасывается тлями. Киргахан же (к слову, даже не подозревавший о пятнах на Солнце), выразил мнение, что в будущем с помощью нардиков можно будет предсказать любое изменение Равновесия. А, предсказав, исправить вредное влияние Солнца на Равновесие. По традиции, Киргахан считался первым Наблюдающим Небо. Его пророчество сбылось, и его метод стал всеобъемлющим. Не только тончайшие изменения солнечного света, но и невидимые «ночные лучи» стали контролироваться Наблюдающими Небо. Тысячи нардиков в разные часы дня и ночи извлекались из пещер Нараны, их магери, и, урча и повизгивая, вбирали в себя лучи. Некоторые начинали расти, некоторые оставались неизменными, некоторые гибли. И в том, как они росли и за какое время умирали, и какие из них оставались неизменными, был глубокий смысл. Тысячи слов непрерывно сообщались Великой Памяти учеными: о каждом открывшемся глазке, о каждом отросшем когте, о каждом орехе, съеденном каждым нардиком. И в каждом поселении Великая Память выслушивала все это — в двухстах поселениях пятьюдесятью тысячами ушей, выделенных для Охраняющих Равновесие. Нарана сопоставляла эти речи и связывала их с другим потоком сведений. О том, как ведут себя твари Малого Равновесия — насекомые, черви, пауки и моллюски. О том, как плодоносят и цветут деревья, как растут слонята в питомниках и дети в воспиталищах. Сколько детенышей наметали крысы, и сколько жуков-медальонов всползли на деревья и засохли, готовые к употреблению. Какие раны принесли патрульные собаки с Границы. Сколько белок, носорогов и нетопырей пересекло Границу. В каком округе появились жгучие мухи. Хорошо ли слышно по гониям. Охотно ли взлетают птицы Рокх. Сколько стариков пришли к Врачам и попросили смерти. В каком возрасте были умершие случайно, и сколько их было. Началась ли любовная игра у гепардов, в избытке ли пищи у домашних обезьян. Охотно ли работают Художники, и на чем они рисуют сегодня — на листьях ниу или на скалах. Поднялась ли вода в Реке Заката, и насколько. Появились ли новые гнезда вдоль Границы. Сколько крокодилов осмелилось подняться к левому берегу Раганги у излучины, что рядом с большим слоновьим питомником.

В этом потоке сведений нардики-искатели лучей составили часть малую, но более важную, чем все остальное. Вспышка на Солнце — и тысячи тысяч следствий начинают сливаться в следующие тысячи следствий и сами становятся причинами. Первой причиной великого нашествия крии были солнечные лучи. Тогда Граница была прорвана, и крии продвинулись очень глубоко, прежде чем их удалось остановить и повернуть назад. Солнце давало благо, и Солнце приносило беды, но за тысячу лет Наблюдающие Небо не заметили, чтобы лучи от неподвижных звезд влияли на Равновесие. Ни одного раза! После Киргахана Наблюдающие Небо убедились в этом, а последующие поколения еще и еще раз подтверждали — звезды безопасны для Равновесия. Поэтому звезды не следует наблюдать — это вредно для Равновесия! Наблюдающие Небо должны изучать Солнце. Только Солнце, во имя великого Равновесия! Так считали Нараны. Во всяком случае, иных мыслей они не высказывали. И об этом Ахука еще не думал шесть месяцев назад, когда птица Рокх улетела, оставив его под синим небом и под буранами полуночных гор.

Бураны налетали часто. Наблюдающие Небо затягивали чехлами свои инструменты, — любой Кузнец сказал бы, что в этих инструментах слишком много меди и серебра, что инструменты еретические… но постой, Ахука!

Утишься, успокойся. Будь спокоен и гладок. Ты — ученый.

Спокоен и гладок, как рукоять ножа в ладони. Как тетива лука, звенящая в ожидании.

И он ждал. Ахука, Наблюдающий Небо, лежал в развилке древесного ствола и охранял пришельцев от потерявших имя. Он висел над перекрестием трех дорог, ведущих к лечилищу, неподвижный, как гепард в засаде, и его гепард тоже был здесь, он затаился в поросли молодых дынных деревьев и лежал тихо, подергивая кончиком хвоста, прислушиваясь к дыханию Охотника. Земля отвернулась от Солнца. Привычным взглядом Ахука отыскал яркую звезду, ту самую, что пять месяцев тому назад сияла над пораженным Равновесием. Сейчас она была просто самой яркой звездой небосклона, но дело было сделано. Равновесие погибало, сраженное ее бледным и ослепительным светом. Погибало! Равновесие — это дети в воспиталищах, и не больше трех детей на одного Воспитателя. Это Врачи — один на восемь человек, и все, что связано с рождением новых поколений. И услужающие животные, и животные-строители, и плодоносящие деревья, и растения, создающие удобства. Гонии, быстроходные слоны и лошади, боевые обезьяны, и гепарды. И Нараны…

Утишься и успокойся, Ахука. Твои дети еще не увидят гибели Равновесия.

«Не все ли мне равно? — спросил Ахука самого себя. — Мои дети? Я их не видел. Они растут в воспиталищах».

Теперь он сомневался во всем, что прежде считал незыблемым. Так ли необходимо, чтобы все дети росли вдалеке от родительских глаз? Пятью месяцами раньше он считал такой порядок разумным и неизбежным. Воспитатели должны воспитывать, а Наблюдающие Небо — смотреть в трубы, изготовленные Кузнецами, и облучать нардиков, выращенных Хранителями Памяти, и общаться по гониям, и есть плоды, и пользоваться дюжинами дюжин благ, даваемых Управляющими Равновесием. Каждому человеку — свое дело. Каждой касте — свой жук-медальон. Тогда почему твой голубой жук, Ахука, постукивает по поясу Охотника? Почему ты лежишь в засаде, как Охотник на тропе Большегубого?

Равновесие рушилось.

По совету Нараны Ахука стал Охотником.

Он усмехнулся, лежа на гладком толстом суку. В недобрый час Нарана послала его к Охотнику Джаванару. Теперь он умеет подстерегать и обрушиваться на врага сверху, и посылать стрелы, и натравливать гепардов и боевых обезьян. Он усмехнулся и повел глазами к большому ручью, журчащему перед крайним домом лечилища. Над водой притаился Тан, его гордость — боевая обезьяна, приученная к услужению. Три собаки лежат веером в траве перед домом Раф-фаи. Ждут. А пришельцы ничего не знают, и он забыл дать им бахуш, но Дхарма — Врач, и на нее можно положиться. Вот Дхарма, она стала Врачом при Охотниках сразу после воспиталища. Она выбрала рыжебородого пришельца Колия, и это хорошо. Самому Ахуке также нравится Дхарма, и рыжебородый ему приятен. Да, пришельцы… Другой мир! В одном их летучем доме больше железа, чем все Кузнецы перерабатывают за год… воплощенная ересь, бессмыслица, имеющая для пришельцев глубокий смысл. Это очевидно. Другой мир… Хотелось бы знать, где он, этот мир. Холодная планета, возможно — Утренняя звезда, ибо они прибыли одетыми, страдают от жары. — думал Ахука. Потом он подумал, что рыжебородый Колия, называющий Тана Тар-расом, не расстается с поделкой из железа, многосоставной, тонкой, чистой, почти нечеловеческой по тонкости и чистоте. Ахука совершил дважды непристойный поступок, проявив любопытство и прикоснувшись к железу без необходимости, но вещичка и сейчас была как перед глазами — холодная, чистая, с бесшумным ходом. Позже он переломит себя и спросит у пришельцев, какой из наук служит этот предмет, состоящий, несмотря на малые размеры, из трех дюжин частей. Прищурившись, Ахука представил себе короткую трубку, спрятанную под желобчатой накладкой, удобную рукоятку, в которой находился прямоугольный предмет, содержащий восемь коротких палочек, наполовину из светлой меди, наполовину из тусклого железа. Он почувствовал прилив гордости при мысли, что первым оценил пришельцев по достоинству. Они — Большеголовые, хотя их Науки пользуются железом, хотя одна из заповедей и утверждает, что совершенство достигается только в живых Науках, а железо и прочие рукоделья уничтожительно влияют на живые Науки.