Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Она ожидала, что он ее остановит. Бросит что-то типа: «Избавь меня от подробностей», но вместо этого Доберман с кривой усмешкой уставился на говорящую, явно наслаждаясь плодами своей работы.
— И я не могу с ним забыться, понимаешь? Потому что чувствую себя лгуньей…
— М-м-м, — он улыбнулся, медленно оперся о спинку дивана и зажал сигарету между пальцами, - так, он тебя еще не трахнул, да?
Раньше бы ее эти слова исполосовали. Раньше бы эти слова ее испепели, уничтожили, причинили жгучую боль. Но теперь девушка не чувствовала ничего, кроме одного: азарта.
Пока она не испытает наслаждение и удалость.
— В том-то и дело, — она прикусила нижнюю губу, опуская взгляд и сжимая ноги. Она делала это преднамеренно, потому что ей очень хотелось отплатить той же монетой. — Но получилось не так, как мы того ожидали.
Она не смотрела в его глаза. Лишь повисшая пауза в воздухе говорила о том, что информация была воспринята… на полном серьезе. В начале так показалось, по крайней мере.
— И думаю, — продолжала девушка тихим голосом, — что это и не будет получаться, пока ты тут. Я уничтожена, так что твое желание сбылось.
Доберман затянулся. Он приблизился к девушке, желая выпустить дым ей в лицо. Желая увидеть, как эта врунья корчится в ласковых приступах удушья, как слезятся ее глаза, как она пытается откашляться.
Но он не стал этого делать. Его дым и так впитается в нее. Этого будет вполне достаточно.
Елена подняла взгляд. Она уже не впервой видела его так близко, не впервой чувствовала, что ее бросает в жар, что в ней пробуждается неопредолимое и неконтролируемое желание сделать что-то сумасшедше неправильное.
— А что тебе известно еще о моих желаниях? — его тембр в тишине с хриплыми нотками нашел отзвучие в ее душе. Девушка еще сильнее сжала ноги, но в этот раз она сделала это бессознательно.
Сальваторе медленно опустил взгляд с глаз этой мерзавки на ее губы, задерживая на них внимание. Он сидел близко по отношению к ней. Так близко, что эти оставшиеся ничтожные миллиметры будто и не существовали. Потом его взгляд спустился на ее грудную клетку, часто поднимавшуюся из-за сбитого дыхания. Доберман позволял себе так откровенно разглядывать ее уже не в первый раз.
Их «впервые» приобрели другой характер — «постоянные».
А потом в его внимании оказалась ее до неприличия короткая юбка. Слишком короткая для того, чтобы приходить в квартиру к одинокому мужчине, с которым Елену связывают столь амбивалентные отношения.
— Я тебя ненавижу, — прошептала она на выдохе, отворачиваясь в другую сторону, не в силах терпеть это внимание и не желая избавляться от него. — Если бы ты только знал как я тебя…
Она не договорила последнее слово. Определенность растворилась в сигаретном дыме сигарет Добермана, как и скромность. Как и трезвость ума. Мальвина хотела устроить скандал, но снова попала под воздействие азарта.
— Я тебя тоже, — он отрывается от созерцания ее, медленно опираясь на спинку дивана и тоже не договаривая необходимых слов. — Но это не мешает нам общаться.
— Это не общение… — уточняет она, сильнее сжимая ладонями края дивана. Ее дыхание окончательно сбилось: голос сникал на полуслове, а телу стало настолько жарко, что появилось чувство, будто кто-то повысил температуру в этой тесной комнате.
— Так зачем ты приходила? — спросил он, делая затяжку и смотря на напряженную ровную спину собеседницы. — Чтобы в очередной раз сказать мне то, что я и так знаю?
— Я решила бросить Тайлера, — выпалила девушка, все также не шевелясь. Понимая, что перебивать ее никто не собирается, Елена продолжила: — После всего, что случилось, я не могу с ним быть.
Она выдержала паузу. Она знала, что на нее смотрят в упор, что ее сверлят взглядом. Более того, Елена даже знала какой именно взгляд у Деймона. Но оборачиваться девушка не смела: она продолжала идти ва-банк.
— Так что можешь праздновать.
Она быстро поднялась. Она хотела было уйти, хотела, чтобы ее остановили, но ни тому ни другому не суждено было случиться. Шатенка медленно повернулась к Сальваторе, смотря на него сверху внизу, гипнотизируя его, концентрируя на себе все его внимание. Деймон прекрасно понимал, что Мальвина блефует, что ей в очередной раз просто нечего делать, и она пускается в этот пляс декаданса.
Но и ему тоже нечего делать. Он выжидает ее следующего шага.
— Ведь я рассталась с ним… Из-за тебя.
Сальваторе прищурился, выпустил дым из легких и медленно поднялся. Он хотел посмотреть в ее наглые глаза, увидеть там хоть толику человечности или благоразумия. Хотел, но не увидел. Лишь настырность. Лишь вызов. Лишь взгляд, говорящий: «Ну, попробуй приручить меня».
— Неужели ты думаешь, что я верю тебе? А? Ведь все эти твои дешевые фразы, лживые ужимки, фальшивые действия — все это я нутром чую, понимаешь? Я ведь уже предупреждал тебя, чтобы ты не провоцировала меня.
Она не изменилась. Продолжала вглядываться в его глаза, разжигая пожар их душ, разжигая фантазию и будоража сознание нехорошими фантазиями. Эта наглость стала выводить Сальваторе из себя.
— Я только понять не могу: тебе это удовольствие доставляет?
Она выше подняла подбородок, сделав шаг вперед и сократив расстояние. Его личное пространство нарушено. Ее близость запредельная. И Доберману хочется воспользоваться этим, хочется доказать этой выскочке одно: играть со спичками действительно опасно.
— Да. Так же, как и тебе.
Он сделал затяжку, отходя на некоторое расстояние, словно что-то обдумывая. И зря он наивно полагал, что эта девочка пропитана его запахом. На самом деле, он тоже впитывал ее. Все ее взгляды, все ее повадки, все ее слова — это он научил наизусть неосознанно. Ее слишком много в его мыслях, в его объятиях, в его постели, которая пропитана ее запахом.
Сальваторе разозлился. Бросив сигарету в пепельницу, он ринулся к девушке, хватая ее за талию и рывком заставляя сесть на диван. Гилберт не ожидала такой резкости, но не удивилась ее проявлению. Она была слишком беззащитной — это лишало рассудка их обоих. Она хотела подчиняться. Он хотел подчинять.