Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Она бы поперхнулась, но, к счастью, во время отставила чашку. Шатенка изумленно посмотрела на парня. Ее душа кричала лишь об одном: «Пожалуйста, не лезь в недра моих чувств. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь не таком личном». Крик не был услышан.
— У тебя глаза необыкновенные. В том смысле, что в них очень много переливов. Самых разных. Просто воронка эмоций.
Девушка тоже выпрямилась, опустила взгляд (совесть взбунтовалась), ухватилась руками за сиденье.
— Ты преуве…
Он подсел ближе в какие-то считанные секунды,
— Я знаю все, Елена.
Ее сердце стало отбивать гулкие, ровные удары, которые можно было просчитывать. Елена сделала глубокий вдох, медленно пускаясь в транс ошеломления. Ей захотелось растерзать Добермана, расцарапать, избить! Он снова решил оторваться на несколько очков?
— Деймон рассказывал.
Удар… Второй… Третий… Остановка. Елена почувствовала напряжение, оно сковывало тело, сдавливало его, раздалбливая ребра и разрывая легкие. Девушка смотрела в глаза Тая, но в его взоре были все те же любовь и теплота. Совесть уже не просто бунтовала. Она вопила, как раненная львица. Она ревела.
— Ты увлеклась кем-то, да? Пока меня не было?
— Он это сказал? — она прохрипела эти слова, сильнее сжав руки парня и придвинувшись к парню еще ближе. Елена чувствовала себя использованной. Снова. Использованной, грязной и опустошенной. Тайлер улыбнулся, а потом его хватка стала бережнее, нежнее и теплее.
— Сказал, что ты в отчаянии. Что если я не появлюсь в течение ближайших суток, то твое увлечение станет причиной…
— Он сказал, кем я увлеклась? — жестко и сухо. Во взгляде — решимость, готовность принять любой расклад обстоятельств. А Елена уже привыкла к извечным терниям, к извечным проблемам. Что, собственно, она уже не проходила? Подумаешь, ссора с Тайлером. Подумаешь, очередной нож в спину. Уже и не больно вовсе. Уже не впервой. И потом, даже легче будет. Вопль прекратится, по крайней мере: совесть успокоится. А перед Доберманом больше не придется прыгать на задних лапах.
— Нет, — ответил Локвуд, выдержав паузу. — Не сказал. Деймон умеет хранить секреты.
Девушка выдернула руки, отворачиваясь. Значит, момента обличения не будет, а маски никто срывать не собирается.
Ощущение, что камень упал с души, исчезло. Вновь появилась тяжесть на плечах.
Елена резко поднялась. Локвуд смотрел на нее внимательно. Смотрел с восхищением, с любовью, с трепетом. А девушка лишь ощущала себя опороченной. Она сетовала на отца! Презирала его! Ненавидела! Болела им… Зарекалась, что никогда не повторит его ошибок. И вот посмотрите, чем все закончилось! Прекрасная Мальвина оказалась фальшивой (тут Сальваторе не ошибся), двуличной, бракованной, испорченной — да называйте как хотите, уже, в принципе, не имеет значения. Факт остается фактом.
— Елена… — он тоже поднялся. Девушка вдруг резко рванула к парню; посылая все правила, всех посетителей, она быстро обошла столик, остановившись возле Локвуда и заглядывая в ее душу, в самую ее глубину. И этот взор, о боже, он просто лишал рассудка. И этот дым, сквозь который хочется всматриваться, несмотря на то, что твои собственные глаза разъедает от этого самого дыма. Ты просто не в состоянии оторваться, не в состоянии прекратить любить Мальвину, девочку с синдромом принцессы и с обворожительной фигурой.
— Ты меня презираешь? — Локвуд выпал из пространственно-временного континуума. Ошалелость, страсть, дым — это заставляло его желать ее. Желать во всех смыслах.
— Я люблю тебя, — спокойно и смиренно. Его руки секундой позже оказываются на ее талии. Елена в плену родных объятий. Нежных. Дарящих спокойствие. Но не желанных.
— Люблю, — шепчет он, приближая девушку к себе.
И сердце разорвалось от упоительной нежности. Елена поддалась порыву, приближаясь к Локвуду, даря ему опиум своих чувств, целуя его так неистово и страстно, как только может. Она не хотела быть похожей на отца, не хотела быть опороченной, гадкой и низкой. Да, не получилось не запачкаться ложью. Да, не получилось быть верной своим принципам.
Но можно быть верной Тайлеру. Можно целовать его, можно смеяться с ним, можно быть собой. Можно быть любимой и желанной. С Тайлером можно все.
Кроме одного: быть откровенной до конца.
Гилберт отрывается от парня. У нее не хватит мужества признаться во всем до конца. Не хватит сил быть храброй… Но ведь уникальность человека в его слабостях, в его неидеальности, в его импульсивности.
— Никто не имеет значения, — прошептала она, отрываясь от парня, но не отстраняясь. Ей хочется подарить если не свою душу, то хотя бы свое тело, свои чувства. — Никто и ничто. Только ты. Ты и я. Вместе.
Снова поцеловала, и в этот раз их объятия стали крепче и страстнее. Посетители не реагировали на эту парочку. Да и кому какое было дело?
Только вот правильность Локвуда взбунтовалась. Он любил девушку, которую обнимал сейчас. Он уважал ее. Ценил ее. Дорожил ею. И не мог больше лгать.
— В таком случае мне нужно кое-что тебе рассказать.
Парень вытаскивает деньги из кармана джинс, швыряет их на стол и, беря девушку за руку, ведет к выходу.
— Мне тоже, — шепчет Елена, следуя за Тайлером.
Вечер встретит их холодом и свирепостью. Отличная атмосфера для очередного преступления Мальвины.
5.
Она ни разу не курила, но впервые хотела попробовать. Столько лет выдержки в одну минуту полетели к чертям. Елена сидела на скамейке в парке, смотря на осенние листья, разбросанные по асфальту, и молчала, кусая ногти, до остервенения желая закурить. Слезы на ее щеках стягивали кожу, причиняя игольчатую боль. Ветер швырял листву, ветер царапал кожу холодом. Молчание затягивалось.