Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Хорошо, тогда и ты уясни: нечего здесь тебе ловить. Не будем мы ни друзьями, ни любовниками, ни соратниками.
Он отпустил ее. Елена выше подняла подбородок и направилась в коридор. Сальваторе застыл в проходе, опираясь о дверной косяк и внимательно следя за девушкой.
Они оба знали, что эти угрозы, клятвы и обещания исполнены не будут, что срок годности их молчания слишком быстро истечет. Оба знали, насколько тленны их слова и гнилы их поступки, но оба претворялись, что они верят в обратное.
Елена оделась не спеша, ей было некуда торопиться, а кипяток души Сальваторе больше не ошпаривал.
Хорошая и красивая девочка ушла, подарив напоследок оценивающий и унижающий взгляд. Взгляд, говорящий: «Ты ничто», говорящий: «Ты все равно хочешь меня приручить, но я сделаю тебе одолжение: претворюсь, что этого не замечаю». Разжигающий пожары и вызывающий бурю взгляд.
Именно из-за подобных взглядов падали империи.
Сальваторе вернулся в зал.
Ему хотелось немного-немало: чтобы Елена снова была зависима от него, чтобы она вновь была сломленной и беззащитной девочкой. Чтобы она зависела от него. Но пока что Деймону остается лишь одно: набрать номер организатора незаконных боев и отправиться в пекло.
2.
— Ты позволишь?
Елена отвлекалась от дисплея своего сотового и перевела взгляд на Бонни, стоящую с подносом в руках. Во взгляде подруге ничего не поменялось. Ну, хоть кто-то в этой осени стабилен.
— Конечно, — безразлично ответила Гилберт, снова переключая внимание на свой сотовый.
Было окно, и единственным местом, где можно переждать полтора часа, была столовая. Ноябрьский холод уже не позволял сидеть в тени деревьев и наслаждаться романами. А реалии мира не позволяли уже даже глядеть в сторону дешевых книг, и все, что оставалось — сидеть в столовой, пялиться в сотовой, зависая на каких-то глупых сайтах.
Бонни села напротив Елены, продолжавшей проявлять апатию. И куда делась наивная детскость?
«Ее украли, — шепнул внутренний голос. — Как и твою».
Беннет есть не хотела. Она бы закурила, будь у нее сигареты. Девушка с сожалением посмотрела на горячий чай. Глупо было одну кружку ставить на поднос. Вдвойне глупо было подходить к Елене под таким вот предлогом.
Девушка достала из сумки конверт, отвлекшись от созерцания горячего напитка, и протянула его Гилберт. Та скептически и столько же безразлично посмотрела сначала на конверт, потом на Бонни.
— От нашей группы, — пояснила та, убирая руку и отставляя поднос вместе с чаем в другую сторону. — Пожертвование.
Мир крошился на мелкий порошок, распадался на чертовы атомы. Елена чувствовала себя уже не использованной, а опустошенной. И после всего, что пережила она и ее мать в качестве подарка от судьбы такая вот подачка. Жестоко.
Но уже как-то не причиняет боли.
— Попросили передать меня, — нарушила молчание Беннет.
— Спасибо, — Гилберт не стала строить из себя одну из этих сериально-дешевых героинь, которые духовною составляющую их жизни ставят выше материального благополучия. Елена знала одно: Дженне сейчас очень тяжело, и даже такая мелочь если не разрешит ситуацию, то хотя бы облегчит ее. Чуть-чуть, но облегчит. Девушка приняла деньги, спрятала их в сумку.
— Я не знала, — оправдание-надрыв, выразившие в виде обычной и сухой фразы, было услышано. Гилберт выше подняла подбородок, посмотрев на сидящую напротив Бонни. И рассказывать о разбитом сердце уже не хотелось. Ровно как и о разрушенных мечтах, неоправданных ожиданиях и глупых намеках…
— Мне жаль, — немного тривиально. Елена усмехнулась, опуская взгляд и собираясь уходить. Ее дробило: когда она нуждалась в Бонни, ее не было. А сейчас дышать можно и без псевдолучшей подруги.
— Я хочу кое-что рассказать, — Бонни положила локти на стол, приближаясь к Гилберт. Ее тоже дробило: от лжи. Она не имела права скрывать правду. Тем более, после пережитого Елена должна была знать.
Но ложь во спасение во взрослом мире почему-то неизбежна. И так хочется вернуться в детство! И так хочется больше не взрослеть…
— В школе нас попросили сделать доклады о последствиях тяжелых наркотиков, — девушка смотрела в глаза Елены, выдерживая ее взгляд и терпя муки совести. На самом деле, лгать близким и родным — легко. Это как попробовать первый раз покурить: сначала страшно, сначала страх быть пойманным затмевает желание. А потом — по накатанной. И ты уже не замечаешь, как ложь становится твоей новой верно-вредной привычкой. — Все говорили о героине или кокаине, например. Когда меня вызвали, я сказала что самый тяжелый наркотик — это телевидение: оно разрушает сознание людей и становится причиной стереотипного мышления. Мне поставили тройку и предложили переписать доклад. Я отказалась… Нагрубила и ушла.
Гилберт апатично смотрела на Бонни, мысленно отдаваясь воспоминаниям о недавнем разговоре с Сальваторе. Этот человек, он наркотик для нее, как бы пафосно это не звучало. В ее крови повышенный уровень ненависти и влечения к Доберману. В ее сознании слишком много мыслей о нем, поэтому на откровения Беннет было как-то плевать. Елена думала о том, как сровнять счет.
— А я просто хотела видеть в этом мире что-то особенное. Знаешь, все эти социальные сети, все эти личные страницы — это так низко и пошло… Мы умещаем свою душу в какие-то отвратительные интернетные псевдофилософские фразы. И нас всех косят под одну линейку… Мне просто с самого ебанного начала хотелось быть не как все, — в ее взгляде было смирение. Бонни говорила хриплым и уверенным голосом, оттачивая слова и продумывая каждую фразу. А Гилберт, слушая ее, продумывала свое отмщение Доберману. — Но кого я хоть обманываю? В девятнадцать мы выделяемся из толпы «как все» и попадаем в другую — «якобы не такие как все». Только вот… Убеждения другие, а принцип тот же: ты все равно игрушка в руках более властных и сильных людей.
Дым — вот что было во взгляде Гилберт. Дым, пелена, туман — и это было загадкой для мужчин. Стало, вернее. Бонни понимала: ты смотришь на эту девушку, в ее полные дыма глаза и просто теряешься в пространственно-ебанном-временном континууме.
— Я подкинула вещдок, думая, что делаю хорошее дело. Что спасаю Ре… одну девушку. Знаешь, меня ведь били и до этого, но тогда это было увлекательно. Ново. Необычно. Я чувствовала себя героиней. За день до того, что произошло с тобой, я была в клубе. Там меня и поймали… Елена, — она приблизилась к подруге, словно хотела вглядеться в густоту дыма. Зря она надеялась. Вглядеться в густоту мог лишь один человек. И Елена хотела к нему сейчас как ни к кому другому.